Жизнь пересмешника
Все поступки его и дела вели к «Швейку»
Исполнилось
120 лет со дня рождения Гашека. Иные его современники еще живы, жив, в
частности, последний чешский легионер, коллега Гашека по русскому анабазису.
Сам писатель дожил только до 40, успев из больших вещей сотворить единственно
«Швейка». Естественно, и этого совсем не мало, особенно когда знаешь о
всемирной славе гашековского творения. Так однако выходит, что всю свою
не очень долгую жизнь, он только подходил к большому роману, накапливал,
что-то оттачивал в голове и на бумаге, чтобы потом излиться сразу, по
большому счету и абсолютно точно. Получилось. Мгновенно пришла слава,
даже самому удалось ухватить малый ее кусочек. Но вот что интересно: что
же это была за жизнь у писателя, итогом которой стал незавершенный, но
бессмертный роман, как к этому шло и откуда что бралось? Просматривая
его биографию, видишь обыкновенную историю, непримечательное окружение,
череду малых дел, а вот, поди ж ты, создал в итоге нечто. Грандиозное
и на века. Как так случилось? Загадка…
Его университеты
Ярослав Гашек увидел свет 30 апреля 1883 года в тесной квартире старого дома в центре Праги. Его отец преподавал математику и физику в частной гимназии. По-чешски должность называлась «профессор», но это не должно обманывать, так здесь до сих пор именуют любых преподавателей в заведениях уровнем повыше, чем начальная школа. Йозеф Гашек вел жизнь пролетария-интеллигента, т.е. был беден, затуркан нуждой, разочарован жизнью и втихаря попивал. Сына он дождался уже в зрелом возрасте, поскольку в силу затрудненных обстоятельств только свадьба откладывалась 13 лет, а потом еще был недолго проживший первенец.
Отец будущего писателя был добрый человек, но на сына оказал малое влияние. Его слишком отвлекали житейские проблемы, к тому же он рано умер. Ярославу исполнилось только тринадцать, когда отец заболел гриппом, получил осложнение на почки и скончался после операции. Все заботы по содержанию семьи свалились на мать, которая была решительной, энергичной, но тоже, к сожалению, полноценно обеспечить детей не могла. Детей было трое: помимо Ярослава, его младший брат Богуслав и сирота-племянница Мария. Мать шила белье для магазинов, но больше выручали проценты, набегавшие с отложенного в банке приданого Марии. И то постоянно приходилось экономить, ограничивать себя во всем и непрерывно переезжать с одной дешевой квартиры на другую. Дети подрастали в обстановке городской «приличной» бедности.
Тем не менее они росли и учились, хотя и неважно. Ярослав хорошо успевал в гимназии первые два года, но уже в четвертом классе из-за неудов по латыни и греческому остался на второй год. Пятый класс он вообще оставил в середине года, поскольку в силу плохого поведения и недостаточных успехов в учебе должен был платить за обучение, а денег у матери не было.
После смерти отца подросток Гашек почти не занимался дома, схватывая все на лету в классе, и проводил время в бесконечных играх со сверстниками. Перед ними он стремился выделиться, завоевать авторитет вольностью поведения и агрессивностью, сменившими прежнюю рассудительную вдумчивость. Вместе с друзьями-озорниками он тогда принял участие в политических акциях чехов против немцев, выразившееся в поджоге забора немецкого соседа или битье окон в полицейских участках. Гашека еще гимназистом полиция как-то задержала с несколькими камнями в кармане, но он отговорился, сказав, что несет их в школьную коллекцию минералов.
Не окончив гимназию, Ярослав пошел «в люди». Мать попробовала определить его в типографию, а потом, когда туда не приняли, отвела сына в аптекарский магазин. Здесь тому нравилось, пахло лекарствами, постоянно варились какие-то снадобья для людей и особенно для коровок, подросток воображал себя в лаборатории алхимика. Однако тут он не задержался. После того как Гашек нарисовал рекламную корову с усами и в очках, похожую на хозяина, пришлось уйти.
В 16 лет мать отдала его в Чехославянскую коммерческую академию, фактически училище, которое выпускало клерков для множащихся контор и фирм. Здесь он проучился три года, без особых успехов, но и без провалов, ничем особым себя не проявив. Для будущих литературных занятий значение имело достаточно серьезное изучение иностранных языков (впоследствии Гашек указывал, что знает их пять: немецкий, русский, венгерский, французский и польский). По окончании училища осенью 1902 года он был принят практикантом в банк «Славия», где некогда работал его отец.
В отличие от современных молодых русских, знающих чего стоит работа в банке, Гашек там быстро затосковал. На сохранившейся от той поры фотографии (вообще от Гашека осталось удивительно мало фотографий, а имеющиеся мало выразительны и в основном некачественные) мы видим молодого человека с заурядным круглым лицом, склонного к полноте и вполне прилично одетого (костюм-тройка, крахмальная манишка, бабочка). Душевного страдания на лице нет, но факты свидетельствуют, что удовлетворен жизнью он не был. Что-то тянуло его прочь с теплого места. Трудно утверждать, что его так уж поманила литература, но во всяком случае вместо манерности и сухости банковских обязанностей хотелось чего-то вольного и романтического.
Воля пришла и достаточно быстро. Когда он, никого не поставив в известность на службе, сбежал на несколько дней в Словакию, его простили, но когда в мае 1903 года он снова исчез из банка, матери прислали письмо, что в его услугах больше не нуждаются. Гашек на этот раз рванул на Балканы, помогать македонским повстанцам против турок. До Македонии он не добрался, зато вдоволь покуролесил по Центральной Европе. В октябре он вернулся в Прагу оборванный и голодный. Места не было, но Гашек не унывал (он вообще никогда особо не печалился). В газетах пошли путевые очерки, увидела свет первая книга (стихов!) совместно с Л. Гаеком, кругом друзья, на пиво хватает – пробьемся. Так он вышел в жизнь, приведшую к «Швейку».
10 лет на волнах богемы
Русские исследователи иногда пишут, что Гашек шел по стопам горьковских босяков. Это - натяжка, глубоко на дно он не опускался. И в пьянках, и в дебошах знал меру, сохраняя чешский уровень «приличности». Но и без них не обходилось, богема, эпатирование, авантаж – это было то, что он выбрал для себя и чему без большой натуги следовал.
Все годы до войны (по существу вся молодость) прошли без твердого места, без гарантированного заработка, без достаточно определенных занятий. То есть он писал в газеты и журналы, публиковался, но делал это без серьезного волевого напора, не ставил себе конкретных и больших задач и вел самый рассеянный образ жизни. Хорошо ли это было или плохо, такой вопрос он никогда себе не задавал, и ритм, и содержание избранной жизни его вполне устраивали. Режим его дня выглядел таким примерно образом: днем торопливое писание (писал он быстро и обычно ничего не переделывал), больше хождение по редакциям и поиски заказов, вечером долгие посиделки со старыми и новыми друзьями в каком-либо кабаке, пиво, более крепкие напитки, бесконечные разговоры, розыгрыши, приколы. И так из недели в неделю годами.
При чешском умении растягивать кружку и рюмку на несколько часов алкоголиком в нашем понимании стать трудно. Но, конечно, организм от частых возлияний и беспорядочного времяпровождения не здоровел, это потом в конце всего-то четвертого десятка скажется и приведет Гашека к ранней смерти. А пока, пока ничего не болит, можно позволять себе то, что нравится. Пить, сидеть и говорить определенно нравилось.
За столом Гашек хотел быть в центре внимания, потому он допускал эксцентрические выходки, иногда откровенно хамил и цеплял собеседников. В воспоминаниях друзей, которых было много, которые тоже любили пиво и имена которых сейчас мало что кому говорят, таких историй пересказано много. Скажем, Якуб Арбес, известный пражский писатель и журналист, бывший лет на 40 старше Гашека, в пивной был непререкаемым авторитетом. Он не любил, когда молодежь ему перечила. Однажды, когда он только начал о чем-то долго и оборотисто рассказывать, Гашек неожиданно перебил его и крикнул: «Арбес, Арбес, ты плохо кончишь!» Прерванный мэтр отпил пива, погладил лысую голову и наконец сказал: «Я знаю. Однажды пойду домой и увижу толпу людей возле лежащего грязного и побитого пьяницы. Подойду поближе, и это окажется Ярослав Гашек. Меня определенно хватит удар, и тогда уж точно будет конец!» Словесная дуэль определенно вышла в пользу ветерана, но и молодежь подтвердила репутацию сокрушителя условностей.
И так было часто. После кабака Гашек уважал стычки с полицейскими. До кулачных боев не доходило, но то он справлял нужду прямо перед полицейским участком, то ломал ограждение у деревьев, то лазал на фонарь и зажигал потушенный газ, то нападал ночью на обслуживавшую его официантку. Жизнь свою он украшал такими подвигами, естественно, в веселом состоянии. Слава богу, провинности его были невелики, и до больших наказаний дело не доходило, но в полицию он попадал регулярно.
Пописывая и кутя, насколько позволяли финансы, Гашек непринужденно и как свой входил в особый мир дневных и ночных кабаков, кофеен, винных ресторанов, где его приятелями наряду с такими же, как он «прожигателями жизни», были воры, проститутки, другие люди из городских низов. Простоту нравов и несентиментальность общения он вообще любил, в то же время терпеть не мог снобизма и эстетских утонченностей. Это была его позиция, которая потом проявится в том, что называется «плебейским реализмом» его творчества.
Задумываясь о несправедливостях миропорядка, Гашек участвовал в политической деятельности, но в Чехии это принимало у него странные формы. Несколько лет он активно печатался в анархистской печати, даже редактировал журнал анархистов «Коммуна». Но потом он поссорился с одним из лидеров и отошел от этого течения, хотя поборником социального переустройства общества остался. Затея с придуманной им с друзьями «партией умеренного прогресса в рамках законности» была чистой мистификацией, хотя продолжалась она достаточно долго. В 1911 году он даже шел кандидатом от этой «партии» в имперский парламент. В день выборов кандидат облепил окна трактира, в котором сидел, призывами такого содержания: «Если вы изберете нашего кандидата, мы защитим вас от землетрясения в Мексике», «Кто отдаст за нас голос, получит маленький карманный аквариум». Друзья повеселились всласть, а кандидат Гашек, который нигде не был даже зарегистрирован, получил аж двадцать избирательских голосов.
Естественно, Гашеку не было чуждо ничто человеческое, и в 1910 году он женился. Женился по любви, после многолетнего знакомства с Ярмилой Майеровой. Она была приятной и целеустремленной девушкой из хорошей семьи, верила в писательское дарование Гашека и хотела ему помогать. Их роман мило развивался несколько лет, но замуж родители ее отдали только после того, как жених получил постоянное место в журнале «Мир животных».
После свадьбы новобрачные устроили недалекое и недолгое путешествие, родители невесты сняли для них хорошую отдельную квартиру, однако счастье и мир в семье были недолгими. Гашек вскоре стал надолго исчезать из семьи, просиживать ночи с друзьями, жене это не нравилось, пошли раздоры и объяснения. Утром муж обещал жене быть благоразумным, вечером не приходил домой, брак, особенно под влиянием родителей Ярмилы, стал трещать по швам. Не помогло и рождение сына в апреле 1912 года, оно только ускорило распад семьи. Когда к Гашеку посмотреть на внука приехали его тесть и теща, он их встретил приветливо, но растерянно и тут же побежал за пивом. Домой он уже не вернулся ни в этот вечер, ни на следующий день, и родители забрали дочь с ребенком к себе. Брак кончился, хотя официального развода так никогда и не было.
В этих безответственных исчезновениях весь Гашек. Они были у него всю его жизнь (за исключением, может быть, периода, проведенного в России). Это фокус его психики, и тут намешано всего: и инфантилизма, и нежелания быть чем-то подвязанным, и слабости пьющего человека. Для потомков и читателей наиболее важно то, что все эти коллизии вели к «Швейку».
К 30 своим годам, даже при таком образе жизни, Гашек стал одним из самых плодовитых чешских писателей (хотя жутко удивляет, когда он успевал писать). Он опубликовал сотни сатирических рассказов, юморесок, фельетонов, выдал несколько книг, написал 90-главную «Историю партии умеренного прогресса», был соавтором нескольких пьес. Эти вещи симпатичны и забавны, брызжут искрами несомненного таланта, но до уровня «Швейка», кстати, уже, появившемся героем нескольких рассказов, определенно не дотягивают. Талант только вызревал, хотя известность в литературных и артистических кругах была.
6 лет войны и русской революции
Когда началась война, провокатору скандалов, мистификатору и озорнику пришлось прикусить язык. В военное время шутки стали опасны. Но удержался Гашек недолго. В декабре 1914 года он на спор захотел узнать, доносит ли привратник из небольшой гостиницы в полицию или нет. Устроился в эту гостиницу и записал в приемной книге: «Ярослав Гашек, купец, родился в Киеве, прибыл из Москвы». В первую же ночь его арестовали, после допроса строго предупредили и дали 5 суток за шуточки. Потом все-таки загребли в армию.
Надо сказать, что еще до войны Гашека несколько раз осматривала медицинская комиссия, но всякий раз из-за нездоровья признавала негодным к военной службе. Тут однако «положение Австрии стало уж таким плохим», что пригодился и безалаберный писатель с анархизмом в голове.. Его путь на фронт пролегал по тому же маршруту, что у Швейка: госпиталь – Чешские Будейовице – Кираль-Хида – Мост-на-Литаве – Галиция. Товарищи, окружавшие его, тоже были те же, что у Швейка, они попали впоследствии в роман: Лукаш, Сагнер, Биглер, Ибл – это все реальные фамилии.
Рядовой Гашек, как швейковский собутыльник Марек, был вольноопределяющимся. Ему, имеющему среднему образование, были положены некоторые льготы по службе, каковые в принципе и перепадали. Его армейские должности – погонщик скота, квартирмейстер, так что неясно, научился ли он стрелять и палил ли по противнику. Ясно другое – к этому самому противнику он явно намеревался при удобном случае перебежать.
Случай не подворачивалось все лето 1915 года: под станцией Сокал в Галиции шли тяжелые бои, в ходе которых пересмешник и бузотер близко увидел все пожирающую смерть, привел однажды группу русских перебежчиков и был повышен в звании до ефрейтора. Задуманное удалось осуществить только осенью: под Дубно русские прорвали фронт, и 24 сентября Гашек вместе с армейским приятелем Франтишеком Страшлипкой, со 135 мертвыми, 285 ранеными и 509 пропавшими без вести солдатами 91-го полка расстался с австрийской армией.
Через полтора месяца в Прагу через Красный Крест редактору газеты Й.Скружному пришла открытка: «Дорогой друг! Я попал в плен 23 сентября и прошу известить в газетах, что жив и здоров. Извольте поинтересоваться у пана Вилимека относительно посылки сюда денег, также из издательства «Отто» за мою книгу. Мой адрес: Ярослав Гашек, военнопленный, Тоцкое, Самара, Россия, 4-й батальон. Это на границе Азии, Сибири и Урала. Караулят меня татары. Сердечный привет всем».
В лагере Гашек переболел тифом, а летом следующего года, не раздумывая, записался в Чешскую дружину, готовящуюся воевать уже на стороне русских. Готовили чехов долго в основном на Украине. Посерьезневшего после болезни Гашека снова не обучали воевать, а использовали больше как литератора в выходящей в Киеве чешской газете «Чехослован» (в Киеве, кстати, он отметился маленькой книжечкой о похождениях Швейка). Все же главные военные подвиги чехословацких легионеров его не миновали: за июльское 1917 года сражение под Зборовом, где отличились его соотечественники, Гашек тоже был удостоин Георгиевской медали четвертой степени.
Прогремевшая в России революция заставила писателя определиться. Ситуация менялась быстро, в обстановке всеобщего хаоса и неясности Гашек примкнул к взявшим в стране власть большевикам. Те, помышляя о всемирной революции о подавлении внутреннего сопротивления, весьма привечали иностранных товарищей, приветили и пражского сатирика. Ленина в Москве он слышал, со Свердловым встречался, был принят в чехословацкую секцию РКП(б) и отправлен в Поволжье агитировать земляков «верить коммунистам».
Те в основном не верили, и когда вспыхнул чехословацкий мятеж, Гашек был объявлен дезертиром и изменником. Угроза военно-полевого суда была нешуточной, спасаясь от патрулей, старый хохмач выдавал себя за слабоумного от рождения сына немецкого колониста из Туркестана. Ему повезло. Потом он уже старался не сталкиваться с земляками, исправно служа советской власти в политотделе 5-й красной армии.
В течение двух лет коммунисту Гашеку приходилось делать разные вещи: писать пропагандистские материалы на чешском языке, комиссарить в Бугульме, публиковать сатиры на белогвардейцев на русском и многое другое. Сообщений о его личном участии в кровопролитии нет. Суровая Россия, как ни странно, его дисциплинировала, здесь он был ответственен, обязателен, точен и не пил. Многого написать тут он не сумел, но набрал уйму впечатлений и закалил свой талант. В конце 1920 года как посланец большевиков вместе с молодой женой Шурой Львовой он вернулся на освободившуюся от австрийцев родину.
«Швейк» пошел и навсегда остановился
Когда Гашек приехал в Прагу, он огляделся по сторонам, посмотрел на игры местных коммунистов и социал-демократов и плюнул. На русскую революцию это совсем не походило, а по-другому толкать красные идеи он не умел, да, наверное, уже и надоело. Потому несколько месяцев он по старой памяти повеселился с друзьями, а потом, заглянув в пустой карман, стал писать роман про бравого солдата Швейка. Поначалу, сильно, отвлекаясь на посиделки с друзьями, потом, уехав из Праги, в провинциальную Липнице, более целенаправленно.
Роман, выходивший частями, в отдельных тетрадях, сразу пошел и захватил публику. Из солдатских анекдотов, из грязи пережитой войны, из тифозной горечи воспоминаний, из невытравленного мироощущения пересмешника рождалось что-то крупное, всем понятное и веселое. В 1921 году Гашек начал писать «Швейка», через год пришли слава (вначале чешская) и деньги.
В самом начале 1923 года на фразе «Наши войска в непродолжительном времени перейдут через границы» писание было прервано. 3 января Ярослав Гашек скончался. Врач, осматривавший тело, сказал тогда, что виноваты пневмония и сердце, но скорее всего там было что-то серьезное с почками и печенью: в последние свои месяцы писатель болезненно опух и жаловался и на внутренние боли.
Александр Синенький