Запад и Восток: грезы о диалоге
Лектор Роберт Гарнетт |
Постмодернизм, похороненный под обломками Всемирного Торгового Центра 11 сентября 2001 года (впрочем, использование этого термина уже лет десять как стало моветоном в культурной среде), с этого дня вновь стал объектом пристального внимания со стороны философов, культурологов и социологов. Началось глобальное переосмысление эпохи. Реальность — иллюзорная, словно бы утекающая сквозь пальцы (Ж. Деррида), утратила свою прежнюю – сомнительную – репутацию, но, увы, не приобрела никакой иной. Перформанс, представленный всему миру «художниками»-террористами 11 сентября прошлого года (немецкий композитор Штокхаузен назвал теракт «величайшим произведением искусства») можно понимать как «критический итог страсти к Реальному» (С. Жижек).
Семинар-конференция, проходивший в последние дни августа 2002 года в Государственном музее искусств им. Кастеева (организаторы: Центр современного искусства Сороса – Алматы, Британский Совет при Посольстве Великобритании в Казахстане) под названием «Искусство второй половины века» стал попыткой обозначить пределы тотальной виртуализации – в надежде «ухватить след вечно ускользающей реальности».
Семинар имел целью осмыслить процессы, происходящие в искусстве (и еще шире – во всех областях человеческой деятельности) последних десятилетий века минувшего, а также первых лет века зарождающегося. Работа семинара была построена в форме диалога: Востока (казахстанские и кыргызстанские художники и искусствоведы) с Западом (приглашенный лектор из Великобритании, преподаватель Университета Курто (Лондон), культуролог Роберт Гарнет).
Роберт Гарнет прочел участникам семинара серию лекций о западном искусстве (сопровождаемых демонстрацией видеоматериала), делая акцент на последних тенденциях, наметившихся в современном искусстве.
Главное, что отличает произведения искусства последних лет, по словам Гарнета, это неомодернистский юмор, пришедший на смену постмодернистской иронии. Юмор, ориентированный на большую открытость искусства миру, Р. Гарнет определяет как один из самых «эффективных» языков искусства, как средство наиболее действенного влияния на реципиента.
Однако постпостмодернистский ландшафт, - продолжает культуролог, - на сегодняшний день мало изучен и довольно проблематичен для описания. Современное искусство невозможно заключить в рамки какого-либо направления.
С центрально-азиатской стороны выступили: Камилла Ли, Юлия Сорокина, Алмас Ордабаев, Ирина Юферова, Зауреш Сыдыханова (Казахстан), Гульнар Касмалиева, Муратбек Джумагалиев (Кыргызстан) и другие.
Суть выступлений, в основном, сводима к сообщению о том, что центральноазиатское искусство довольно остро реагирует на социальные проблемы современности, а также решает задачи самоидентификации, невольно впадая в диссонанс с западным искусством, отражающим (судя по представленным проектам) непреходящие фрейдистские интенции и игры с контекстом.
Однако дихотомия Запад/Восток, по словам британского гостя, утратила прежнюю остроту, и мы можем говорить на понятном друг другу языке.
Но не забудем, что Западу, до недавнего времени привычно укладывающемуся в рамки постмодерности с ее очевидно наблюдаемым концом истории, несмотря на «успехи» глобализации (или благодаря им?) противопоставлен «периферийный» мир, где история, как прежде, так и ныне, идет полным ходом, и закат ее очевидно не намечается. (1)
(К тому же – необходимо признать, что постмодерность – функция западного дискурса, к казахстанской культуре имеющее лишь опосредованное отношение).
Хотя Запад, - вносит поправку Гарнет, - ныне далеко не однозначен, это, скорее, конгломерат культур, а не монолит. Развивая эту мысль, заметим, что Восток также весьма неоднозначен, или точнее, - еще более неоднозначен, чем Запад.
В этом случае уместно вспомнить теорию цивилизаций С. Хангтингтона. Он, как известно, делит человечество на восемь цивилизаций: западную, православную, китайскую, японскую, мусульманскую, индийскую, латиноамериканскую и африканскую, - в частности, две из которых: западная и мусульманская не только не ищут диалога, а напротив, пытаются навязать друг другу собственные ценности.
Кстати - если исходить из классификации Хандингтона, то, как это ни парадоксально, Казахстан логичней отнести к Западному лагерю, вернее, к лагерю государств прозападной ориентации – т.к. либерально демократические ценности и идеалы – совокупность известных «прав и свобод» - уже десять лет как занесены ветром глобализации (читай: вестернизации) в казахстанское общество и вполне тут прижились. Востоком же более корректно именовать мусульманский мир (тогда в свете последних событий вновь обретает (мрачную) актуальность киплинговское фатальное пророчество «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда»). Противоречия же между Западом и прозападными странами можно назвать противоречиями центра и периферии.
Однако все классификации и членения условны. И в данном случае мы воспользуемся традиционной парадигмой «Запад – Восток» и маркируем казахстанскую культуру как топос восточности-ориентальности-орнаментальности (окунувшись в вязкую среду мифо-антиномий: «если Запад - аскеза, то Восток - мистика;... Запад - модернизация, инновативность, Восток - традиционность, ритуал; Запад - “логос”, Восток - “дао”;... Запад - активное технико-технологическое преобразование мира, Восток - достижение гармонии с естественно-природной средой обитания и медитация;... Запад - рынок, Восток - базар и т.д.» (Словарь культурологии XX века)). (2)
Что ж, можно только радоваться, что Казахстан (и почти все постсоветские государства) стремится дебатировать с Западной Европой на том языке, о котором оптимистично говорит Роберт Гарнет.
Павел Браила «Обувь для Европы» |
Иллюстрацией чему могут служить два видео-проекта, представленные на семинаре «Искусство второй половины XX века»: первый – «Обувь для Европы» молдавского художника Павла Браилы, второй – «Я люблю Наоми, Наоми любит фрукты» казахстанской художницы Натальи Ким.
Первый проект, представленный художником на «Документе-11» (г. Кассель, Германия, 2002 г.), это рефлексия на то, что поезда, идущие из Азии или Восточной Европы, вынуждены менять колеса (т.е. обувь), при въезде в Европу Западную, - из-за несоответствия размеров железнодорожной колеи.
В течение часа мы наблюдаем методичный, обусловленный обстоятельствами, но довольно эстетично преподнесенный техно-процесс. Красиво падает снег, красиво освещены тонны металла, медленно то надвигающиеся, то удаляющиеся от зрителя. Некоторый налет театральности, намеренно избранный художником, есть та же постмодернистская игра, спектакль – что позволяет автору дистанцироваться от собственного произведения, придавая ему неоднозначное толкование.
Однако – метафора вполне прозрачна, и главное сообщение прочитывается легко: «Да, мы разные (Восток и Запад), такова действительность, но к этому нужно относиться спокойно, даже искать в этом не минусы, а плюсы» (нарочитая эстетизация процесса).
Хотя доля юмора, вложенная в проект, несколько размывает контуры этого высказывания.
Мягкость и ненавязчивость художественного жеста («мягкое внедрение»), по словам Р. Гарнета, отличает произведения искусства последних лет. Один из главных вопросов, - продолжает культуролог, - на который отвечает теперь искусство: не «что?», а «как?», т.е. не что хочет сказать автор, а как он это делает.
Впрочем, мы еще вернемся к главным вопросам.
Рассмотрим второй проект: «Я люблю Наоми, Наоми любит фрукты» Натальи Ким. Сюжет таков. Художница, сидя на унитазе и, видимо, отвечая на чьи-то вопросы (матери?), беззаботно и несколько инфантильно рассуждает об американской топ-модели Наоми Кэмпбелл. Видеоряд периодически сменяется анимационными картинками, изображающими модель в окружении ее любимых вещей (как это представляет героиня ролика): цветов и фруктов, собак и попугаев и т.п. Героиня-художница рассуждает о западной супер-звезде без пиетета и пафоса, как будто о школьной подруге или соседке по подъезду. Юмор, с которым выполнен проект, настолько явственен, что это совершенно избавляет зрителя (по крайней мере, во время просмотра) от благоговения перед Великим Западом, - проект Наталья Ким – это попытка (и, очевидно, весьма удачная) конституирования лозунга интернационализации и интеграции.
Однако, рассуждая о современной ситуации в искусстве и, в частности, говоря о гибели постмодерна, г-н Гарнет не сказал одной важной вещи: постпостмодерн – эпоха, пришедшая на смену постмодерну – вновь возрождает бинарные оппозиции, главная из которых: актуальная / виртуальная реальность. Причем, конфликт между ними обостряется день ото дня. Симулякры – непременные конструкты виртуальности – все более умело и изощренно преподносятся нам новостными телепередачами, где реальные события подменены событиями виртуальными (Н. Загурская).
И искусство, разумеется, начинает делать поворот от ненавязчивого, «мягкого внедрения» и мягкого юмора к остросоциальному высказыванию.
К примеру, Венецианская бьеннале 2001 года «резко меняет ориентиры и наверняка войдет в анналы современного искусства... Модернистский, а особенно постмодернистский дурман «искусства об искусстве» рассеялся, вновь уступив место казавшейся архаичной модели «искусства про жизнь» (М. Орлова). Искусство «полно социальной ответственности и при этом не впадает в нравоучение и примитивизм. Оно видит свою задачу в том, чтобы для воспроизведения современного общества находить формы остроумной визуальной метафоры» (Е. Деготь).
И в этом смысле казахстанское современное искусство оказывается в русле последних тенденций, т.к. оно никогда не было изолировано от социальных проблем. Вспомним проекты Е. Мельдибекова «Узник» (1999), «Пол Пот» (2000-2002), А. Мальгаждарова «Пятно от солнца» (2000), З. Султанбаевой и А. Акмуллаева «Азиатский маршрут» (2000), «Медиа-айтыс» (2001), Ю. Сорокиной «Азиатский экстрим» (2002), С. Атабекова «Суперсолдат» (2000-2002), А. Менлибаевой и Р. Косая «Вечная невеста» (2002; этот проект, на мой взгляд, есть прекрасная иллюстрация к словам Е. Деготь об остроумной метафоре) и многие другие. Не удержусь также, чтобы не упомянуть о готовящемся в настоящее время проекте рудненских (Северный Казахстан) художников «Борьба с бедностью». Один из эпизодов этого проекта – сооружение монументальной инсталляции из бутылок и затем раздача их местным бомжам в качестве гуманитарной помощи (с целью облегчить маргиналам беспрестанные поиски этих артефактов на мусорных свалках). Этот проект – рефлексия на тему «мир после 11 сентября». После американских терактов многие западные фонды-доноры сократили финансирование культурных проектов и избрали приоритетным направлением решение социальных проблем (профилактика терроризма) – в частности, «борьбу с бедностью» (программы многих фондов носят именно такое наименование).
Кстати, сокращение дотаций на культуру отразилось не только на «восточном», но и на «западном» искусстве. После крушения Башен-Близнецов российские корреспонденты поинтересовались у нью-йоркских художников, как они намерены отреагировать на столь грандиозное, воистину эпохальное событие, - художники признались, что не могут себе позволить никакой реакции, т.к. городские власти и учреждения-доноры резко сократили финансирование (А. Великанов).
Впрочем, США отличаются искусством совершенно иного рода. Это мощнейшая индустрия по производству самых впечатляющих по своим масштабам симулякров. Желая упрочить пошатнувшуюся за последние два года репутацию своей страны, администрация Белого дома предприняла следующие меры: на пост заместителя госсекретаря США по общественной дипломатии и общественным делам была принята знаменитая «королева рекламы» Шарлотта Бирс. Перед ней была поставлены сверхзадача: изменить (улучшить) имидж Америки в глазах мира, т.е. «продать» миру США, систему американских ценностей и внешнюю политику». Это будет «крупнейший случай раскрутки бренда за всю историю рекламы» (Р. Томкинс).
Что ж, прав был Гарнет, когда говорил, что Запад не следует рассматривать как нечто монолитное. И западную цивилизацию Хангтингтона, как минимум, следует разделить на американскую и западноевропейскую (хотя, несомненно, найдутся противники подобного членения). Грубо говоря, США устанавливают с миром одностороннюю связь, транслируя в мир собственные ценности (пусть даже они и «позитивные», - пусть даже «им нет альтернативы» (Р. Рорти)). Западная Европа же пытается выстроить диалог. В частности, У. Эко подметил новую тенденцию в русле культурного обмена западных стран со странами «экзотическими». Если раньше Запад выступал преимущественно в качестве «субъекта познания» этих стран, то теперь недавно созданная международная организация «Транскультура» «борется за создание альтернативной антропологии». Что это значит? Это значит, что «Транскультура» приглашает в Европу африканских, китайских или камбоджийских исследователей (никогда прежде в Европе не бывавших) для описания культурных особенностей той или иной европейской страны. Субъект и объект меняются местами. Африканский этнограф изучает быт валлийских крестьян, китайский культуролог исследует ментальность нантских буржуа. Запад и Восток, Север и Юг – равно экзотичны друг другу, равно интересны друг другу.
Надеюсь, что именно такое «снятие иерархии», такой – подлинный, а не игровой – мультикультурализм – будет главной составляющей новой культурной эпохи, - как бы она ни называлась.
Алла Гирик
арт-директор ОФ «Пигмалион»
(1) Лишь 11 сентября 2001 года «золотой миллиард» имел возможность непосредственно прикоснуться к «Реальному», т.е. Историческому – тому, что не раз самими США транслировалось (и продолжает) во многие точки земного шара (как уже выше упоминалось, дату 11 сентября 2001 года многие философы и культурологи (М. Эпштейн, В. Аверьянов и др.) связывают с концом постмодернизма и преддверием постпост- или неомодернизма).
(2) Разумеется, такое определение корректно лишь в мифо-модусе.
Казахстан (а также Россия, Украина, Молдова, Кавказ, Турция, Балканы, Испания) определяется сейчас некоторыми исследователями как «пограничная территория» между Западом и Востоком: «В некотором смысле пограничные культуры представляют собой явления, характеризующиеся большей степенью сложности, нежели 3апад и Восток, взятые в отдельности: здесь западный и восточный компоненты не просто суммируются или интегрируются иным способом в культурное целое, имплицитно включающее в себя как западный, так и восточный дискурсы, но и составляют в своей совокупности систему, на всех уровнях построенную на “взаимоупоре” противоборствующих противоположностей». (Словарь культурологии XX века).