Редакция «Ариадны» попросила профессионалов казахстанской арт-сцены прокомментировать выставку here there nowhere (кураторка: Камила Нарышева) в Tselinny Temporary. Мы рассчитывали на множество кратких откликов, но собрали всего несколько эссе уже под закрытие выставки. Каждое из них не ограничилось только лишь обсуждением кураторской работы, и, на наш взгляд, так или иначе явилось важным высказыванием о положении дел в казахстанском современном искусстве.
Публикуем тексты в порядке их появления. Первой в своем телеграм-канале өнер critique высказалась кураторка и участница коллектива MATA Дильда Рамазан. Позже свои реплики прислали куратор Юлия Сорокина, арт-консультант и куратор Владислав Слудский, художник и исследователь Арман Саин. Камила Нарышева любезно согласилась ответить коллегам. Ее текст и галерею работ с выставки мы поместили в конец материала.
Содержание
Материал дополняется …
Дильда Рамазан
өнер critique
В середине марта в Центре современной культуры Целинный открылась коллективная выставка казахстанских современных художников here there nowhere (здесь везде нигде; мұнда анда ешқайжақта), кураторкой которой выступила Камила Нарышева. Как я писала ранее, экспозицию я не видела лично, поэтому настоящий текст — результат моего дистанционного с ней знакомства. После внимательного изучения всех доступных материалов я нашла эту выставку крайне неубедительной как на уровне концептуальном, так и на уровне формы. Однако обо всем по порядку.
В своем кураторском тексте Камила Нарышева справедливо отмечает наличие нескольких уже устоявшихся (и набивших оскомину) за три десятилетия своего существования тенденций, к которым принято причислять современных художников страны. Среди них она выделяет так называемую “национальную” категорию художников, работающую в основном с вопросами идентичности, истории, мифологии, номадизма, you name it, а также категорию “политическую” (все ухудшающаяся ситуация в стране обязывает). Насколько мы можем понять из кураторского текста, выставка here there nowhere — это попытка Камилы Нарышевой предложить другую оптику и рассмотреть творчество современных художников Казахстана вне вышеупомянутых категорий. В своем интервью о выставке, данном интернет-порталу Vласть, кураторка предлагает чувственность в качестве новой оптики. Но насколько «рабочим» оказывается такое предложение?
На мой взгляд, тяжело найти более абстрактное понятие для того, чтобы выстраивать на его основе новый дискурс, ведь чувственность можно интерпретировать совсем по-разному. Все в той же статье для Vласти Камила Нарышева утверждает, что появление этих “чувственных” наративов в творчестве современных художников датируется примерно 2000-ми годами и характеризуется выражением индивидуальности автора, проявлением в работах его личной, практически интимной вселенной. Но разве та же чувственность не была красной линией всего творчества Сергея Маслова, скончавшегося в самом начале обозначенного кураторкой периода? И разве нельзя назвать чувственными ранние живописные работы Алмагуль Менлибаевой или Сауле Сулейменовой, которые художницы делали еще в 90-х годах прошлого века? Насколько чувственной является представленная на выставке живопись Ляззат Ханим, нарочито имитирающая close up-скриншоты обездушенных предметов и их различных текстур? Возможно, нам было бы проще ответить на эти и другие вопросы, если бы кураторка предложила более артикулированную интерпретацию чувственности. Однако в нынешней ситуации отобранные Камилой Нарышевой работы не функционируют как гармоничный ансамбль, они не диалогируют друг с другом, а скорее вступают в разногласие, которое лишь подчеркивается продуманной алматинскими архитекторками причудливой сценографией. Остановимся на ней поподробнее.
here there nowhere — редкий для Казахстана случай приглашения профессиональных архитекторов к разработке сценографии выставки. И в этом плане Целинный, конечно, выступает логичным продолжателем традиций российского музея «Гараж», на стандарты которого так сильно (на мой взгляд, даже слишком) казахстанский центр равняется. В коротком тексте, которым поделилось молодое архитектурное бюро NAAW в своём инстаграме, говорится, что предложенное ими сценографическое решение обосновывается большим количеством работ, которые необходимо было разместить в достаточно скромном по площади пространстве, а также ограничениями, спровоцированными всем известными печальными санитарными условиями. В результате архитекторами было решено возвести невысокие стены из прозрачного материала и сделать своеобразные «выемки», в каждой из которой размещалась одна или несколько работ художников. Полученный лабиринт, по словам представительниц бюро, должен был предоставить зрителю возможность уединенного (а значит безопасного для ковид-эпохи) контакта с произведениями.
На мой субъективный (и дистанционный) взгляд, такое решение лишь создало атмосферу отстраненности и максимально отчуждило зрителя от работ, а прозрачные лабиринты вызвали ассоциации с коридорами административных зданий или ячейками аэропортов. Не знаю, насколько желанным был такой эффект, но он точно никак не «поддержал» предложенную кураторкой оптику чувственности.
Ещё один важный момент, который я хотела бы подчеркнуть — это отсутствие какой-либо документации о мероприятии, за исключением нескольких постов в социальных сетях. На официальном сайте Целинного нет ни одного упоминания о выставке, не предлагаются ни фотографии экспозиции, ни кураторский текст. [прим. ред.: материалы с выставки были выложены на сайте Tselinny Temporary спустя какое-то время после публикации поста] Последний, по словам посетивших here there nowhere, был доступен только для консультации на месте. И здесь, конечно, возникает очень много вопросов к тому, насколько казалось бы прогрессивная институция (не) уважает зрителя и его запросы.
Юлия Сорокина
PhD, независимый куратор
Новый дискурс – между жайским и заебись…
Вместо эпиграфа к этому тексту о выставке «Здесь, везде, нигде» (куратор: Камила Нарышева) я решила привести свой FB пост от 12 марта 2021 г. Я только что вернулась с открытия выставки в Tselinny Temporary…
И, следуя законам маркетинга, хотелось бы продолжить мои критические колебания. Во-первых, будучи куратором, арт-критиком и арт-менеджером, я всегда стараюсь влезть в шкуру другого – в данном случае куратора или коллективного куратора в лице институции Tselinny Temporary. Если транслировать миссию «Целинного» через его название – видимо, командой движет желание осваивать новые территории и дискурсы. Во-вторых, на дворе пандемия и локдаун различной степени ограниченности, а в Алматы, как в настоящей культурной столице, открывается сразу несколько выставок современного искусства. Tselinny Temporary – в первых рядах. Что при этом ощущает изголодавшийся по культуре алматинец? Само собой чувство благодарности и даже эйфории. Керосину в этот костер желания добавил тизер выставки с короткой концепцией, напоминающей цитатник из классического уже труда «Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма» Т. Вермюлена и Р. Ван ден Аккера (2019). Здесь и структура чувств, и постирония, и осцилляция.
Замах был мощный, впечатлял большой список очень хороших художников. Тем серьезней была глубина недоумения, когда все эти отличные артефакты не сработали как целостное высказывание. Хотелось задать куратору сакраментальный, старый как мир вопрос: “В чем месседж?” Месседж не считывался в этом нагромождении визуальных текстов – видимо осцилляция была катастрофической. В таких ситуациях говорят – “не справился с материалом”. Это бывает, если собрать в маленьком пространстве большое количество разнонаправленных аттрактивных артефактов. Все-таки кураторство подразумевает жесткий отбор и концептуализацию отобранного.
А как же эти сверкающие переливами и плавными изгибами прекрасные панели, которыми заставлено все небольшое пространство второго этажа Tselinny Temporary? Может быть этот конструктивный ход помогает структурировать экспозицию. Увы нет. Случилось именно то, чего нужно опасаться – подача окончательно убила артефакты, и без того боровшиеся между собой. Но на руинах общепринятой оптики – выставки как текста, появился новый яркий феномен, который художник-критик из Вильнюса Кястутис Шапока определяет как “новое терминологическое – заебись пространство!”. Для метамодернизма свойственна еще и просвещённая наивность, а посему образ сверкающего аттракциона возможно призван вызывать у основной целевой аудитории миллениалов радость узнавания – дорогая арт-бродилка в дизайнерских выгородках.
Ощущение, как говорят моряки, «полного ахоя» вызывает брошюра выставки. Грифельно-черная обложка в сочетании с «кишками» на страницах цвета, колеблющегося между слоновой костью и тем, что в эпоху рококо называли «цвет бедра испуганной нимфы». Журнальная верстка – стильно, модно, молодежно – новая эстетика, она же – новая чувственность. Кураторский текст поддерживает выставку – осциллирует от «смехотворной природы» до «почти реактивной волны», но не проясняет оптику куратора, что возможно призвано подчеркнуть ту самую просвещенную наивность метамодернизма. Дополнительные статьи социолога Дианы Кудайбергеновой «Независимость и ‘национальное’ искусство: можно ли изменить рамки?» и фем-активистки Айзады Арыстанбек «Культурное развитие в современном Казахстане: Чья роль важна?» окончательно дезориентируют, ввиду отсутствия логических мостиков от концепции до предложенных дискурсов «глокализованного искусства» и «иерархиях в культурном движении Казахстана».
От разнокалиберного размера шрифта Arial, твиттероподобной верстки и разнонаправленных тем статей лично я ощутила себя в кабинете окулиста, который дает пациенту читать отрывки текстов, написанных буквами разной величины, но при этом определяет степень его тупости (sorry – просвещенной наивности).
Название выставки очень ей подходит и могло бы заменить кураторский текст – образ «Здесь, везде, нигде» объясняет и туманность концепции, и аттракцион экспозиции, и мешанину артефактов. При этом при всем, хочется верить, что это стиль такой, и постирония, и новый дискурс (смотрите подзаголовок). И last but not least – я благодарна Tselinny Temporary за предоставленную возможность рефлексии и мощный когнитивный пинок. Must see!
Владислав Слудский
Арт-консультант и куратор
Сложно оставаться на сто процентов этичным, давая какие-то оценочные суждения выставке, на которой как минимум половина художников являются скорее друзьями, чем коллегами. Тем сложнее делать это в небольшом сообществе, существующем внутри культуры, где критика хромает в целом — лучше обсудить тихо на кухне, “своим кругом”, чем громко и со всем миром. Вероятно, такая ситуация ритмично ложится на практически полное отсутствие института репутации в индустрии современного искусства Казахстана, где порой самые далекие от культуры люди смело пишут на своих визитках “галерист/ка”, “куратор/ка“ или «арт-консультант/ка”. С одной стороны ситуацию надо менять и срочно, с другой, арт-критика находится в определенном идеологическом кризисе даже в развитых рынках вроде Нью Йорка, где с начала нулевых искусство все чаще хвалят, чем ругают. Безусловно и на местном, и на более интегрированном рынках есть отдельные люди, которые по-прежнему стремятся к объективной оценке происходящего и не сильно волнуются за оскорбление чувств верующих (в искусство), указывая на слабые точки институции, куратора или художника. Делать это крайне необходимо, но сложно, потому что капитализму нужно чтобы искусство продавалось. А значит на ужин в галерею скорее позовут душку и интеллектуала Ханса Ульриха, который если и разговаривает о чем-то, то всегда с позиции одобрения, чем злой андеграунд в лице Джерри Сальца, на которого даже академический истеблишмент смотрит как бы с приподнятой бровью.
Рассуждая о Казахстане, я все таки по-прежнему, и тут проявляется мое малодушие, отношусь ко всему с большой скидкой. В стране так мало культурной инфраструктуры, что хочется помогать всем цветам расти, и занять роль, скорее лояльной матери с её безусловной любовью, чем деспотичного отца, который накричит так, что вроде как и делать уже ничего не хочется. Ошибки будут совершаться, и нужно их озвучивать, проговаривать и впредь избегать, но давайте все постараемся делать это как-то подчеркнуто лояльно, без травм, может даже иронизировать как раз в духе заявленного метамодернистского проекта. Мемы, например, уже оттянули на себя часть критической оптики западной галерейной тусовки, которая разносит и унижает художников вроде KAWS с аккаунтов Jerry Gagosian и Freeze Magazine. Это конечно не та степень проникновения, как в статьях Роберты Смит, но и мир как будто стремится к алгоритмической симплификации суждений складывая художников и выставки в бинарные корзины “да” или “нет”. Процессы эти болезненные, но даже в топе на каждого думающего человека в индустрии приходится два случайных пассажира – это особенно сильно видно по продажам NFT и количеству желающих срочно стать художниками и/или NFT кураторами. Поэтому фундаментальной задачей любого суждения является все-таки курс на оздоровление общей ситуации, не атака на личное, и с этим вроде как все согласны.
Возможно поэтому (а может и нет?) Целинный не спешит подписывать имя кураторки Камилы Нарышевой в социальных сетях и текстах, чтобы отвести от нее геену огненную и размыть недочеты выставки в коллективном теле. Намерения взращивать свою молодую команду не нанимая профессионалов с уже сложившимся мировоззрением понятны и отчасти верны, но тогда хорошо бы усиливать бренд отдельных ее участников и так формировать какую-то медийную репрезентацию институции – от этого выиграют все. Очень не хватает экспликаций к работам – той грани, которая проводится между коммерческими галереями, где “сэйлз расскажет вам сам”, и музеями, где можно тихо почитать в сторонке. Если душа не лежит к визуальному мусору на стенах нашей трехъязычной реальности, то есть варианты с аудио-турами — дорого и сложно, но как раз включает в диалог те сообщества, которым этот диалог больше всего нужен.
Архитектора выставки Эльвиру Бакубаеву тоже не хотелось бы в чем-то сильно обвинять — это вообще первый раз, когда я видел хоть какую-то застройку выставки в Казахстане, не считая амбициозной интервенции в музее им. А. Кастеева для персоналки Кати Школьник в далеком 2015. Да, изогнутые коридоры бликующих PVC щитов, коробка сбоку и навесные блоки как будто не самый удачный визуальный салат, но это как минимум смело и идет вразрез с уже надоевшим (читать заебавшим) стартер-паком молодого куратора, существующим где-то в плоскости между квартирником и белым кубом. Работы разношерстные, с очень условной связью, но они дают определенное представление о поколении художников в коридоре между тридцатью и пятьюдесятью годами с очевидным перевесом в детей 1990-х и как будто уместны здесь и сейчас. Выставка не рассказала мне новой ошеломляющей истории, из-за которой мне не уснуть ночью, но мы не на Венецианской Биеннале и это просто некий программный проект институции, во временном помещении которой молодая команда арт-профессионалов пробует работать с материалом, располагая теми ресурсами и знаниями, которые у нее есть.
Мне важно озвучить еще и то, что за период выставки я сводил туда порядка 50 человек, часть из которых купили произведения некоторых художников, включенных в эту выставку. Дело нехитрое — красивый стеклянный куб в лучшем девелоперском проекте страны, рассказы о художниках, карьеры которых движутся в унисон с моей, и прямая конвертация в деньги, на которые потом купят холсты, сходят в ресторан, а может и слетают на арт-ярмарку. Мы стремимся отделять рынок от академии, но реальность не такая, и если в большом мире с легкой руки Нан Голдин с совета патронов Guggenhiem снимают Саклеров, то в нашем густом пузыре наличие каких-то произведений в Целинном помогает людям, как я, поддерживать рынок, и это тоже следствие чьих-то решений.
Искусство в целом и выставки в частности — точка входа в более сложную систему координат, погружение в которую зависит от самого человека. Задача молодых институций сформировать такую возможность и максимально культивировать среду для диалога, чтобы эту точку заметило как можно больше людей. Именно обсуждение предметов искусства активирует в них метафизическое — условная живопись начинает жить в наших спорах о ней, поэтому важно вообще дистанцироваться от бинарной логики плохо и хорошо и посмотреть на ситуацию в перспективе лет в десять. Это не зеленый свет для оправдания любых концептуальных, этических и композиционных решений, но веская причина быть друг к другу нежнее, не забывая при этом про приятельские похлопывания по плечу. Так что не то чтобы прямо экстаз, но какое счастье, что все мы здесь сегодня собрались.
Арман Саин
Художник, исследователь
Возможно, у меня будет немного смещенная картинка, потому что на выставку я пришел после прочтения критики Дильды, которой респект в принципе за поднятие вопроса профессиональной художественной критики. Так что на выставку я шел с достаточно низкими ожиданиями. Бросается в глаза отсутствие текстов и этикеток, но по задумке против нагроможденностей был выбран формат QR-кода с картой и по-настоящему классным кураторским текстом, который очень органично связывает работы в одну задумку. Если честно, редко такое вижу. Не всем формат ходить с телефоном будет удобен, и можно подумать о других видах интерактива, но воспринимать кураторку как обслугу тоже не стоит. Хотя распечатанные брошюрки всегда приятно иметь на память.
Сама выставка была, конечно, тесновата, но психоделический вау-эффект от мерцающих поверхностей меня удивил. Ну и теснота касалась лишь проходов, сами работы и подборки из работ дышали. Такого, наверное, очень сложно было добиться, учитывая, что до этого в этом небольшом пространстве выставлялись всего по несколько работ. Выбор художни_ц тоже не разочаровал, все очень уютно и органично. Возможно, ей не хватало немного драйва, чтобы “политическое” в тексте лучше согласовывалось с “политическим” в работах, но искусство зачастую окольное, а мы имеем дело с большой институцией.
В общем, лично для меня было приятно a) залипнуть на работах, не втягиваясь в текст, b) увидеть задумку и временную перспективу, c) порадоваться за художни_ц. Многие работы уже видел, но все равно было очень интересно видеть эффекты от их сопоставления.
Может, я просто очень соскучился по хорошим выставкам.
Камила Нарышева
Кураторка центра современной культуры «Целинный»
Комментариям о выставке, разумеется, я очень рада, но не могу сказать, что увидела в них что-то экстренно оригинальное или разгромное для моей концепции. Владик верно отметил, что имени моего нигде, как обыкновенно, не значилось, но не для того, чтобы от чего бы то ни было меня уберечь. В конце концов, писать подобное предположение в коллективной критике несколько странно. Значит, либо не уберегли, либо мнение ошибочное. Я лично считаю, что имени моего нигде нет, потому что точно также как и для всех людей, написавших критику, я никто.
Никто в двойном смысле: никто для местного арт-сообщества, и никто, как стертая личностно институциональная кураторка. В критических статьях прослеживается любопытный лейтмотив критики кураторской концепции как критики программы «Целинного», и становится не совсем понятно, что именно в итоге критикуют коллеги: саму идею или идею внутри программы. К сожалению, критики концепции как таковой особенно я не разглядела, разве что только в статье Дильды, но комментарии относительно чувственности в работах других художников я бы соотнесла с небольшой путаницей в том, о чем я говорю. Была ли чувственность у Маслова? Конечно. Была она очень маскулинной и фетишизированной отчасти? Я думаю, что да. И чувственность, о которой я пыталась сказать, от фетишизации должна была бы отойти.
Говоря об агрессивности пространства, постоянно упоминают дешевый блеск, а также какой эффект этот блеск производит на зрителя. Этот момент предельно ясен, но тут также важно поразмышлять о том, как эти работы смотрелись бы на обыкновенных стенах. Классическая развеска давно изжила себя, и, как мне кажется, именно отсутствие особенных экспозиционных экспериментов сделало мои экспозиционные решения поляризующими. Я бы хотела верить, что рано или поздно во временном пространстве Целинного выставки будут делать и другие кураторы, может даже привезут кого-нибудь импортного, и тогда мы сможем увидеть, как именно другие кураторы смогут поработать с очень неудобным, полностью стеклянным пространством размером в пятьдесят квадратных метров.
Относительно материалов, для меня лично был важен эффект рефракции и наслоения. Материалы мы с Эльвирой выбирали такие, чтобы болела голова. Если у Вас за последние двадцать лет жизни в Казахстане голова не болит, то я хотела бы пожать Вам руку. Все метаморфозы казахстанской эстетики лично для меня — сплошное отчуждение и рябь перед глазами. Соглашусь, что этот момент был не артикулирован, но это в силу того, что, как и все в этой индустрии, я не имею достаточно времени дать каким-то процессам вызреть в силу обстоятельств, что часто мешает проектам быть полностью завершенными. Также случилось и экспликациями. Для выставки была сделана карта, но картой пользоваться оказалось неудобно в подобном лабиринте, о чем мы смогли узнать только построив экспозицию, все исключительно экспериментально. Однако, важно, что эти моменты могут быть оговорены для улучшения проектов в будущем.
Из запомнившихся мне моментов: особенно понравилась ремарка относительно хороших художников: я рада, что никто не решился портить отношения со своими друзьями. И, конечно, я рада, что мы смогли сделать Владику и художникам прибыль, это замечательно. Надеюсь, в будущем Владик будет водить людей не мимо куратора выставки, укрепляя такими реверансами ощущение стертости, которое сам же критик и упоминает.
С некоторой критикой, разумеется, я не могу быть согласна, так как мне просто не импонирует подача. Мне кажется, что иронический язык из 90-х с завуалированными оскорблениями-шуточками довольно типичен, и я его ожидала услышать. Подобная форма некоторым образом скрывает за собой суть, которую пытается донести автор, то ли стараясь задеть, то ли быть остроумным. Несколько не к месту была только инсинуация, что работы не проходили жесткий отбор. Куратор выставки по-прежнему, в общем смысле слова, никто, и по доброй дружбе работы дал только Владислав, потенциально, чтобы привести на выставку 50 человек. Если находиться в пространстве выставки без особенной цели все не полюбить, то можно было посмотреть на работы, висящие друг напротив друга, которые находились в диалоге между собой. В диалоге довольно простом, как, например, работа Ады «Lovers» и Лёни «Do you have condoms?», и так в целом было везде. Для этого только нужно было не думать сразу, что все сюда принесли и просто так поставили. Тем не менее, с некоторыми моментами я могу согласиться. Я полностью согласна с критикой каталога, вот где не все пошло гладко, так это там. Но только с критикой внешнего. То, что тексты не разжевывают информацию для зрителя, может, и не всегда плохо. Иногда общаться со зрителем, как с дураком, который сам не сможет сделать выводов – немного устарелый метод, как и метод критиковать чью-либо работу в стиле питерских тусовок в подсобках после вернисажа.
На самом деле, конечно, хотелось бы выразить благодарность всем, кто пришел на выставку и написал критику. Однако считаю важным заметить, что называть что-то метамодернистскими колебаниями или «новой чувственностью», точно также как и вступать в яростную полемику с коллегами по цеху — я не считаю нужным в таком виде. В кураторском тексте я не опиралась на определенные тексты, а исходила из чувственного. Иногда, как мне кажется, бывает у кураторов некоторое помутнение, когда они забывают, что искусство можно не только думать, а еще чувствовать. Разумеется не без призмы определенных дискурсов, но все-таки подходить менее отстраненно к художественным практикам.
Эльвира Бакубаева
Архитектор, сооснователь бюро NAAW
Как, наверное, у каждого второго мечтающего архитектора, моя мечта довольно обычная – спроектировать однажды среднюю школу и музей современного искусства.
Возможность поработать над выставкой в Целинном для нашей команды стала приглашением сделать крошечный шаг во втором направлении. Так сложилось, что это дебют не только для нас, но и для всей локальной индустрии — у нас просто не принято проектировать выставки с архитекторами. Потому, было немного страшно. В какой то момент кричал инстинкт самосохранения — просто спрятаться за безопасными белыми стенами, обезличив пространство.
Решительность пришла после прочтения кураторского текста Камилы о новой чувственности. Такая ирония. Чувственность поощряют художникам, но почему то не прощают архитекторам. Мы должны быть функциональными машинами, кто не имеет права на эмоции. Это, кстати, работает, если архитектор проектирует больницу скорой помощи, завод, или атомный реактор – там нужна холодная голова.
Ну а мы себе позволили чувственность, проектируя … выставку о чувственности. Случилось довериться инстинктам, ещё и потому, что у нас, как и ни у кого из архитекторов в этой стране, нет узко специальных знаний в проектировании выставочных пространств, и за невероятные 11 дней выделенных Целинным на проектирование со стройкой их было довольно сложно полноценно приобрести. При этом мы делали попытку получить базовые рекомендации у экспертов, в том числе у Владислава Слудского, кто и привёл нас в проект. Но его совет не был техническим, скорее абстрактным – про завязку, кульминацию и развязку, но и ему мы прилежно последовали.
Говоря о результате, если не брать в учёт два места с узким проходом — недомерили в спешке – положа руку на сердце, я люблю то, что получилось. При этом, мы чуть ли не с ручкой и блокнотном слушаем профессиональную критику относительно правильной подачи работ в пространстве и создания диалога между ними. Это для нас главная точка роста. Правда такую критику мы слышим мало. Например, я встретила недавно одну кураторку, которая хваталась за голову и очень эмоционально повторяла, что «Так не делается! ТАК не делается!». А вот как делается, так и не рассказала.
Но радует хотя бы то, что на тех выставках в Алматы, где кучно развешивали работы в тесных комнатах по пять штук на одну стену, никто не думал критиковать пространство. Почему стали вдруг критиковать архитектуру тут? Я думаю, потому что для начала она просто есть. И ещё она имеет смелость говорить, пусть и не всем нравится ее голос.
Мой любимый Музей Соломона Гуггенхайма, спроектированный Райтом в Нью-Йорке, считается самым некомфортным с точки зрения некоторых кураторов музеем, потому что не каждая выставка может пересилить его архитектурный голос. Это не отменяет того, что он стал культовым зданием, и одним из самых известных музеев с прекрасными выставками. Я здесь не ставлю наш проект в ряд с Райтом, но я хочу сказать — архитектура не всегда должна только обслуживать чье-то самовыражение. Она может вдобавок сама быть самовыражением. И лично для меня, помимо идеи служения обществу, это – одна из главных миссий и удовольствий в этой профессии. А белую коробку всегда может нарисовать кто-нибудь другой.
Елена Воробьева
Художница
Приводим оригинальный комментарий Елены Воробьевой к этому перепосту в Facebook.
Критические тексты, побудили таки нас с Витей оторваться от своих дел и съездить посмотреть выставку. Это, конечно хорошо, что появляются критические обзоры и есть желание по-взрослому разбираться с искусством, но наверное обидно куратору, что почему-то начались они именно с этой выставки, а не с каких-либо предыдущих случившихся в разное время на других площадках у других кураторов, которые можно было бы подвергнуть не менее пристальному анализу. Что сказать, во-первых, кажется, что куратор очень неравнодушно отнеслась к материалу, с которым работала. Понятно, что нужно было, как-то выкарабкиваться в этом неудобном пространстве, чтобы представить какое-то единое поле, объединенное лабиринтом и то, что они с архитектором взялись за эту задачу уже хорошо. Другой вопрос, что сам пластик, что использовали в качестве экспозиционного материала, настолько активен, что приобретает качество объектности. То есть, нужно было конечно учесть, что он не будет нейтрален по отношению к работам и его переливы, пробуждают непредусмотренные чувства у смотрящего)) Опять же, если выбрали этот материал, то непонятно, почему появляются отдельные фрагменты экспозиции из прозрачной ткани. Это я, как экспозицирнер, просто советую придерживаться одной дизайнерской линии. Но, как говорится не ошибается только тот, кто ничего не делает. Что, касается работ, то видно, что Камила искала переклички, находила их. Если уж речь шла о чувственности, то наверное о чувственности тонкой, не о страстях)) Хотя среди наших художников наверное сложно найти авторов обладающих только холодным рациональным расчетом. У всех наблюдается та или иная чувственность. В общем вперед ребята, не вешать нос)) P.S. Вот бы еще кто-то критику навел на открывающиеся музейные выставки с кичевато-салонным контентом))
Фото экспозиции
В нашем Instagram вы можете посмотреть видео с выставки
От редакции:
Мы искренне уверены, что из разговоров об искусстве рождается новое искусство. Рефлексия способствует изменениям, но и обнажает проблемы. Да, это может быть болезненно. Но это необходимо. В сером пространстве умолчаний всегда растёт напряжение.
«Democracy dies in darkness»
Редакция «Ариадны» старается максимально обрезать личностную критику и оставлять только критику процессов. К сожалению, нащупать эту грань не всегда просто. Материал о выставке в «Целинном» – наша первая попытка собрать подобное коллективное высказывание. Выбор выставки был обусловлен совпадением места, времени и возможности, но ни в коем случае не личными мотивами. Все авторы были уведомлены о публикации заранее. Публикация была согласована с кураторкой, которая имела возможность прочитать все тексты и написать ответ. Мы верим в то, что личные отношения в тесном профессиональном сообществе необходимо беречь, но считаем, что рефлексия не менее важна, и пытаемся найти баланс■
