УСКОРЕНИЕ КОНЦА |
31 октября 2007 года не стало Игоря Полуяхтова.
И только спустя день или два после этой черной вести я осознала этот последний факт его жизни столь трезво и явственно… и непроявленная скорбь разлилась и в моей крови и растеклась по моим жилам и, я ощутила всю горечь потери очень дорогого и близкого и, в то же время, недосягаемого по уровню интеллекта мне человека, каковым для многих из нас являлся Игорь Борисович Полуяхтов, личность высочайшего интеллектуального уровня, весь масштаб дарования которого теперь только предстоит оценить по настоящему.
Один из первых переводчиков в области рока 1970-80-х, автор цикла телепередач выходивших в постперестроечный период на нашем ТВ - причем ранее всего остального Совка, таких как «Рок-комментарий», – с рок-поэзией в русском переводе и видео-образами – от The Beatles до Dead Can Dance . Семьдесят семь передач. Продолжение необъятной темы было на радио МАКС: «Рокомендация», «Бестиарий» (это лучшее от лучших), «Индикатор» (это показательные «независимые» течения, альтернатива, independent ) и другие циклы, связанные с его стихотворным переводом и филологическим комментарием.
Для того чтобы перечислить все его труды, как писал он в своем интервью, не хватит и двух газетных полос. Но самые важные из них: … перевел Толкиена «Хоббит, или Туда и Обратно», «Алису» Кэрролла. Опубликовал «Сердце тьмы» Конрада – «лучшее, что написано на английском языке в ХХ века» (как считают в антологиях).
И, наконец, самая важная часть его жизни - Можно сказать, с детства я иду каким-то проэлиотовским путем во всех своих лично-эстетических пристрастиях и в собственной литературе. После двадцати лет работы закончил-таки книгу полного собрания стихов и пьес Т. С. Элиота (со всей филологией – 760 стр.). Готов выпустить полное собрание стихов, песен и скетчей Леннона и Йоко Оно. Работаю над той прозаистикой и поэтикой, которая мне самому необходима. Это и Cantos Эзры Паунда, и «Жалобы» Жюля Лафорга, и тут же духовные поэмы Джона Донна и вообще – метафизическая поэзия и сюрреализм. Мало с чем сопоставимые по трудности «Песни» Паунда, почти невозможные для перевода, – предмет моих именно поэтико-переводческих интересов.
А на «Хабаре» был создан отдел дубляжа, где И.П. работал еще больше – в качестве редактора переводов и режиссера озвучания. В АСК-2 была создана специальная студия, где он перевел за год «Ад Данте» «Не Моцарт» Питера Гринуэя ( Peter Greenway ' s TV DANTE ; Not Mozart ). Им было озвучено на русский язык с иностранных: в литературе многое – от Достоевского до Г. Гарсиа Маркеса и И. Бродского, а также цикл «Десять великих писателей: Современный мир», в живописи – от Донателло до Сезанна, от Русского Музея до Национальной галереи Нью-Йорка, в музыке – цикл «Сто великих композиторов» и многое другое (например, впервые на русском языке с латинского – «Реквием» Моцарта и «Мессия» Генделя
И вместо удовлетворения от этого ТИТАНИЧЕСКОГО ТРУДА к середине его жизни как будто его несгибаемый стержень надломился и, у него появилось ощущение НЕУДОВЛЕТВОРЕННОСТИ И НЕВОСТРЕБОВАННОСТИ и НЕВЫНОСИМОЙ БОЛИ ОСТАВАТЬСЯ ТРЕЗВЫМ, ЧТО НУЖНО БЫЛО ГЛУШИТЬ И ЗАЛИВАТЬ В СЕБЕ … И ЯРОСТНЫЙ ПРОТЕСТ ПРОТИВ КРАТКОВРЕМЕННОСТИ, ЕЩЕ БОЛЬШИМ УСКОРЕНИЕМ КОНЦА...
И ГОЛОД...СТРАШНЫЙ ГОЛОД ПО ЛЮБВИ ...*
…когда увидела его впервые, такого яркого альбиноса, напоминавшего своей мощью разве что Депардье, белой вороной выделявшегося из любой толпы, своим средневековым обликом алхимика и, с таким вот аристократичным вкусом, невесть откуда свалившемся, на местную территорию, я обомлела.
Такого пронзительного и удивительно-одинокого викинга-воина, с такими вот орлиными чертами лица, где нос, подобен клюву, а темно карие глаза, всегда смотрящие на тебя с высоты своего недосягаемого птичьего полета, умеющего летать в самых высоких эмпириях человеческого духа и доносить до нас с удивительной и необъяснимой легкостью (как будто он был реинкорнирован и неоднократно из других жизней и иных эпох западного мира) идеи и тексты своих литературных любимцев, от Овидия, Данте, Шекспира до Элиота, Эзры Паунда и Джона Леннон, Роджера Уотерса, Питера Гэбриел я и т.д..
Конечно, моя душа не могла оставаться равнодушной к такому человеку и я любила его своей платоничной сестринской любовью, тем более что на моем пути он повстречался из-за моего Брата, поэта Нуписа. По моей просьбе он написал такое абсолютно точное предисловие к его книжке «С…тихо…творения», за которое я признательна ему бесконечно. Никто не смог бы это сделать лучше него, проникновеннее и в то же время сдержаннее, чем он, и с таким безупречным чувством вкуса и стиля.
Последний, серьезный этап его жизни связан с журналом «Тамыр». … И далее, отметив то обстоятельство, что издание явилось осознанием тревожной, поистине переломной ситуации в культурной жизни страны, Ауэзхан Кодар уверил, что у вас в руках лежит не поколенческий, но экзистенциальный альманах, где собраны творения лучших представителей разных поколений, оказавшихся способными к новому культурогенезу. В том-то и своеобразие нашего издания, что мы, каждый по мере сил, пытаемся ответить на вызов времени, который, на наш взгляд, заключается в том, насколько можно отказаться от старомарксистских стереотипов и узконациональных схем в пользу современной культуры мышления, определяющейся в основном разработками Западной философии и культурологии? В сущности, у нас с Кодаром все сходится, хотя и не должно, как у Киплинга – Восток с Западом.
Это очень важный период, давший ему возможность продолжать свою профессиональную реализацию и иллюзию хоть какого-то общения с коллегами, хотя он не мог испытывать и некого разочарования - Вообще-то, нужно крепко закинуться циклодолом, чтобы разглядеть хотя бы шевеление, а не то, что реально-конкретное движение в том месте, где торчит сейчас казахстанская литература. Различить какие-то циклы в нашей доле – после постперестроечного циклодола – нам еще предстоит. Не будем торопить и торопиться, бесполезно. Восточный темп. Кто торопится, тот улетает еще дальше и центробежней, чем русскоязычный маргинальный провинциал среди националистов.
И, конечно же, перерастая его границы, он не мог не мечтать о своем собственном журнале. И даже придумал его концепцию и название - Конечно, мой журнал, посвященный поэзии и драме, назывался бы «Восточно-Западный Диван». Это был бы первый, кроме того, переводческий эстетико-практический журнал, причем озабоченный филологическим и философским (культурологическим) расцвечиванием всех оставшихся на Западе и на Востоке с Азией «белых пятен». Хочется посвятить номера мюзиклу, что актуально, и экзистенциальной драме. Ненормативной лексически литературе, наследию психоделических творян, барретологии и джа-народцу… тому, что не закончили в «Урлайт» и что пунктиром прошли в «Забриски Rider », «Ъ» или « Pinoller », например. Это было бы не пост-что-то-такое, и не было бы кастово-академично, не скучно было бы, но и не рентабельно, выходит? Бог простит.*
Он был бессеребрянником чистой воды и делал свое дело почти, что за даром, работая на славу других людей, зная себе цену, оставаясь при этом в тени.
И мы пользовались его великодушием и щедростью.
Иметь такую золотую голову и проявлять себя столь непрактичным в жизни и в быту, мог только истинный Поэт, витающий в горних сферах.
А в последние годы его жизни, он словно сошел из своей недосягаемой «башни из слоновьей кости» и спустился на дно жизни и стал его узнавать, и, чисто так, по-русски, (он называл себя солнцем русской поэзии) пускаться в загул, отпустив все тормоза, общаясь с разными персонажами, распивая с ним горькую.
Стыдно признаться, но, к великому сожалению, интеллектуал такого высочайшего уровня практически не был востребован в той стране, с которой связала его судьба.
И я и прошу прощения у него так же, хотя знаю что жизнь и смерть, условные единицы, но мы живем в этой заданной системе координат распятые на кресте между жизнью и смертью, между явью и тленом .
Так бывает. Мосты словно расходятся и, ты стоишь по одну сторону, а он по другую… Ты летишь по своей орбите, а он по своей, ты хочешь перепрыгнуть и не можешь и боишься, да и сил нет, чтобы преодолевать чужую боль, отчаяние и тоску.
Я не была на Его похоронах, но Абликим, знавший его еще со школьной скамьи, сказал мне, что в гробу он лежал с улыбкой Будды на лице.
Умерла часть нашей жизни. Как будто вырезали ножом и, зияет внутри еще одна черная дыра.
* цитата из письма Руфины Кантамировой
ЗИТТА СУЛТАНБАЕВА,
Алматы
* цитаты из интервью с И. Полуяхтовым «Западно-Восточный диван» (НП,2005)