АЛМА-АТА-ГЯНДЖА-БАКУ, или Искусство на лету. |
В нашем столетии искусство достигло
немыслимой скорости.
Речь идет не презентации скорости в
искусстве, чем, среди прочего занимались футуристы, но о
скорости самого художественного производства.
Б.Гройс
Сойдя с трапа самолета, мы почуяли какой-то странный, давно забытый запах, напоминавший крымскую грязелечебницу в Мойнаках. Как оказалась, так пахнет нефть - пронзительно и тяжело. Город только начал остывать. Стены, полы, бортики паспортного контроля аэропорта, выкрашенные в желто-зеленые тона озадачивали своей закордонной непривычностью.
Цепочка, медленно тянувшаяся к окошку паспортного контроля, сонные и равнодушные лица обслуживающего персонала, не говорили о стране ничего. Все холодно и обезличено бюрократично. Наш самолет опоздал и угроза того, что мы могли не попасть на поезд на Гянджу, в котором и отправлялась вся наша делегация для исполнения своей запланированной культурной миссии, подхлестывала нас.
Инопланетянка
Диляра Вагабова, куратор этого фестиваля встретила нас прямо в аэропорту. Белая пластмассовая оправа очков придавала ее подпрыгивающей фигурке экстравагантность и сразу же выделяла ее из встречающей толпы, на фоне которой она вполне могла сойти и за инопланетянку. Она как бабочка махала руками, выпрыгивая из-за угла сразу, как только мы подъехали к зоне встречающих.
Из переписки в моей голове сложился немного другой образ, женщины, почему-то более старшей и гораздо крупней. На деле же она оказалась очень живой, непоседливой очень экспрессивной дамой неопределенного возраста с посеребренной стрижкой каре, с сумочкой через плечо, в открытом сарафане, плотно обтягивающем хорошо сложенную фигурку со смуглыми и очень округлыми щиколотками крепких ног и рук. Она была похожа на Нину из «кавказской пленницы» немного полинявшую, но все еще живую. Казались, что ее колючеватые глаза, обрамленные двумя белыми кружками, почти, что ленноновских очков, существовали на ее лице своей собственной отдельной жизнью. Ее лицо могло корчиться, смеяться, плакать или же гримасничать, но глаза всегда сохраняли свою автономную древнюю ассирийскую печаль. Ее глаза, брали свое начало, где из глубины веков. Ее взор был скорее мужским, чем женским. Взгляд был профессионально критичным, но я не помню, чтобы она на чем-то задерживала свое внимание. Было даже такое ощущение что она и не хочет ни во что вникать. В ее глазах жила печаль, которую она умело, прикрывала своим кавказским темпераментом. Казалось, что ее разговор не прекращался ни на минуту и, вообще-то не имело значения, кто был ее собеседником. Она могла смеяться, захлебываясь до слез, вспоминая смешную историю, а через минуту уже ворчать на Юру или Рафаэля. На современную искусствоведку она была похожа своим опасным саркастическим смехом, хотя, что касалось вопросов современного искусства, ее почти не трогало и не волновало.
Почти все статьи во всех буклетах, которые нам доставались в качестве презентов были подписаны ее именем. Сабина же нам сказала позднее, что она очень сильный и грамотный искусствовед, ведь свое образование она получила в Москве. Но на время фестиваля она взяла на себя только организационные вопросы – достать проектор, организовать гостей и т.д. Это было и странно, непривычно и хорошо одновременно.
Художники вообще там не парились из-за того, куда и что повесить. Никто над ними не весел, не довлел и не пытался им доказать кто в «доме» хозяин! Каждый сам находил себе место и как-то, все само собой улаживалось чудесным образом.
ЭКСПОЗИЦИЯ
Фестиваль искусств в Гяндже не представлял собой какой-то единой концептуальной идеи. У него была другая цель – всколыхнуть художественную жизнь этого древнего городка, переживающего после развала Союза кризис (как и многие его, когда-то цветущие города) во многих направлениях. Удалось ли нам это? Сказать трудно. Но очень впечатлительные жители этого старинного города, родины Низами, довольно эмоционально реагировали на все выставки, происходившие в рамках проекта.
Древние бани, являющиеся на сегодня уникальным музеем для керамики и главной достопримечательностью города, стали самым привлекательным объектом для художников. Посему они стали центральным местом всего мероприятия.
Из того, что запомнилось больше всего, это было то, что расположилось в первом зале. Понравилась остроумная идея вещей почти по Платону, которую привезли с собой супружеская чета Нино и Коте Сулаберидзе. Их условная инсталляция называлась «Путешествие». Они прокомментировали свою работу так: - Мы хотели привести с собой много разных вещей. Но в наш чемодан не могло поместиться многого. И мы решили просто их нарисовать. Из разных картонных пронумерованных фрагментов они собрали целый гарнитур, который состоял из антикварной мебели, где был и свой стол, и свои стулья и своя люстра.
- Бывает так, что сильно захочется чего-то, нарисуешь и у тебя уже есть вещь, - добавил, добродушно посмеиваясь Коте.
Мамука придумал такую, в своем роде, метафизическую видеоинсталляцию, связанную с трапезой. Специально для этого накрыли и сервировали стол. Для этой цели задействовали и музейные экспонаты – тарелки, по которым рассыпали приготовленный грузинскими женщинами плов, после чего пригласили желающих отведать блюдо и, одновременно принять участие в съемке, которая велась камерой сверху, прямо из-под центрального купола.
К вечеру Мамука планировал на этот же стол спроецировать отснятое действие.
К сожалению, из-за спешки мы не успели этого сделать, но сама идея была сногсшибательна.
Второй Коте, но уже Джачарадзе сделал свой перформанс перед главным входом.
Он уселся прямо на асфальт перед входом в баню и достал ступку и чашу, которую наполнил водой. Перед собой он разложил лист и ручку. Затем он стал в ступке методично молоть воду. Его действие напоминало какую-то дзенскую практику. Когда Коте опустошал, экспрессивно разбрызгивая очередную порцию воды, он фиксировал время на бумаге и вновь наливал в ступку воду и итак несколько раз. Когда возле него собралось достаточное количество зевак, он прервался и стал объяснять смысл своего бессмысленного действия. Тщетность слов и тщетность поступков. Так в Тбилиси в самом старинном центре города начали возводить уродливые небоскребы. Интеллигенция стала собирать подписи против этого явления, повозмущалась-повозмущалась и вскоре замолкла совсем. Никто не обратил на нее внимание. Тщетность слов и тщетность поступков.
РАФАЭЛЬ.
Менеджер галереи и сподвижник Диляры. Мужчина с характерными высокими нотками в голосе. Казалось, если он запоет, то непременно как Рашид Бейбутов. Его нрав был мягок и тверд в одном времени. Он умел контролировать ситуацию и умел владеть собой. Мог быть ответственным и собранным, деловым и холодным. Он улаживал все финансовые и так же организационные вопросы. Прекрасно говорил на трех языках: по-английски с зарубежными художниками, по-русски с художниками из стран бывшего Союза и, по-азербайджански, со своими художниками. На третий день фестиваля он попал в небольшую аварию. Причем он поехал за нашими рейками. Из-за отсутствия, которых монтаж наших работ не начинался. Мы его дотумкали. По крайней мере, у меня появилось чувство вины. Стукнулся левой стороной своего выразительного лица с глазами обведенными темными тенями, словно из фаюмского портрета, о лобовое стекло, так что даже не смог прийти на ужин в ресторан, где мы кормились завтраками, обедами и ужинами. Он мне понравился. Чем? Своей таинственностью и недосказанностью.
В нем была какая-то аристократичность и дистанцированность, несмотря на всю свою интеллигентность и дружелюбие. Не было, пожалуй, не одного человека к кому он не подошел и не спросил чем помочь и что кому нужно для реализации его проекта. Он был в меру внимателен и в меру дистанцирован одновременно.
САБИНА И АЛИ
Они были первыми, с кем мы заговорили , уже прибыв на поезде в Гянджу.
Они показались нам людьми симпатичными и открытыми.
Сабина Шихлинская очень красивая, самостоятельная и волевая женщина, с таким чеканным профилем, сильным телом и надежной душой. Всегда умеет добиваться того, чего хочет. Али , красавчик, Али, наоборот, рядом с ней казавшийся изящным и хрупким, всегда ходил в темных очках. Он был мягкий и ласковый.
У них был один на двоих видеопроект, для установки которого ими специально были отобраны самые дальние банные закутки . Они были единственными из тех, кто сделал что-то соответствующее характеру места. На видео, которое проецировалось на банные принадлежности ( махровые халаты и тапочки) плавал обнаженный юноша. В закутках пахло ароматическими благовониями. Музыку для своего проекта специально написал Али. Все вместе это выглядело немного буквально, но им пришлось изрядно понервничать и потрудиться, для того чтобы установить задуманное из-за возникших технических проблем.
Когда Али Гасанов впервые снял очки, я очень удивилась его зеленым, каким то очень экзотичным глазам. Как оказалось, он был музыкантом, выпускал свои альбомы, где пел свои произведения на английском языке. Такие, очень влажные и очень чувственные композиции с богатой электронной аранжировкой.
В Баку Сабина любезно нас покатала на своем джипе, показала нам старый город и пригласила посидеть в кафе на берегу моря, где она угостила нас очень сочной и насыщенной азербайджанской кухней. Солнце спряталось. Небо затянуло свинцовыми тучами. С моря дул ветер. В глубине волнующего моря едва виднелись дрейфующий нефтяные вышки.
Там же Сабина нам рассказала о своем проекте, который был осуществлен ею на довольно зловещем месте, где прежде находилась зона за колючей проволокой. Там собрались художники с разных точек планеты и испытали на своей шкуре пронизывающий страх и энергетику места. Такие вот разные проекты способны придумывать художники экстремального направления. Я думаю, что подобное должны испытать люди имеющие отношение к властному олимпу. Испытают ли они шок? Может быть, тогда был хоть какой то прок для народа.
МОСКВИЧКИ
Мы их разглядели, как и Сабину с Али, почти, что первыми из всей толпы, потому что они сидели за одним столиком за нашим первым завтраком в самой лучшей гостинице под одноименным с городом названием. После перелета в сомнительном самолете Ту-124 М R -овских авиалиний. После ночной тряски в вагоне СВ- класса., на рассвете мы прибыли до места назначения. Просидели в фойе часа два. Нас все никак могли расселить в номера. Кто ходил, кто курил, кто общался и говорил.
Они же сидели в фойе настороженные и нахохленные, как две серые птички. Утомление одна из них переносила хуже другой. Но то, что они были из одной стаи, по всему было видно невооруженным взглядом. Одна из них была художницей и кислячила больше всех. Мягко говоря, казалось, что она никакого не любит. Другая была искусствоведом. Причем работала не где нибудь, а в ГМИ Востока и м. Пушкина. Звали ее Светлана. Она была аккуратней и деликатней в выражении своих чувств. За завтраком она задавала много вопросов связанных с нашим положением дел в искусстве, выказывала свою осведомленность.
В общем, завтрак всех приободрил и как-то обнадежил. Нам всем заметно полегчало.
Конечно каждый человек, как книга, и чтение этой книги происходит не сразу. Так вот Ирина Затуловская, показала свой солидный альбом уже ближе к концу посещения Гянджи, назвав его небрежно книжкой, в котором находились ее, не побоюсь этого слова – про-из-ведения.
На что кудрявый и ироничный, несмотря на свою доброжелательность, Коте ей тут же парировал: И это вы называете книжкой?!
Да, то была живопись в стиле настоящего наива, вышедшего из русской иконописной традиции, местами из Малевича, а где-то из сердца. Кстати, после наших с Абликимом выступлений в Ханском парке ее то сердце как будто оттаяло, и она меня поцеловала. Даже два раза.
Как мне нравится растоплять человеческие сердца.
Вкладом Ирины в общий выставочный проект была роспись деревянного чайного домика, который находился прямо под левым боком у бань. Она ходила вокруг него кругами, как птица-наседка в поисках нового места для гнезда, присматривалась и принюхивалась и решила что это Ее!
Прямо на стеклянных окошках кисточкой она нарисовала незатейливые сюжеты на тему застолья и чаепитий – там были и пузатые чайники, и гроздья виноградов и птички невелички.
И вновь о НИНО, РУСИКО, МАМУКЕ и КОТЭ.
Позже всех в Гянджу самолетом прилетела большая делегация грузинских художников. Почти все грузины были великанами. Особенно для меня, конечно. Статные, величественные женщины – Нино и Русико, походили на кариатид с мраморными колонными огромных ног. Казалось, что они поддерживали на своих бронзовых плечах голубое небо Гянджи. Они шли, величественно раскачиваясь, как умеют ходить только царственные слоны и слонихи.
Их мужчины же были атлантами. Недаром последний перформанс, который придумали Коте и Мамука, был связан с передвижением камней по высохшему руслу реки. Причем наш Сева не увидел в этом месте (а река предлагалась как место для проведения своих акций) ничего особенного.
Они же одухотворили иссохшее русло, посмотрев на место в высоты птичьего полета. Как Боги древней Колхиды, они вдохнули в нее жизнь. Что им пригрезилось? То, что они нашли в своем сердце. Вышло почти буквально. То был образ, летящий стрелы, пронзающей гигантское сердце, которое они вдвоем сложили из камней и покрасили в платонический - белый цвет. Этот полет они буквально создавали у зрителей на глазах, перемещая камни от хвоста стрелы к ее началу, передвигаясь под палящими лучами полуденного солнца, чуть склонившись под тяжестью камней, преисполненные одним на двоих своим чувством.
От них всех веяло эдаким платонизмом. Особенно от Мамуки, работы которого казались самыми зрелыми и несли в себе ярко выраженное метафизическое начало.
Так, тонкими, незримыми, но в то же время вполне осязаемыми лучами из них просвечивала их христианская культура облагороженная древней грузинской землей.
БАБИ, ЗАКИР и турецкая художница Ешим.
Так как много говорил о себе Баби Бадалов, никто не говорил. Самым его главным козырем было то, что он всех знает в мире искусства и его знает каждая собака. Даже покойный Тимур Новиков был его кентом. И в этом мы ни чуточку не сомневались. Баби вышел из культуры андеграунда. Он был его сыном, родным и самолюбивым до болезненности. Главным объектом его искусства был всякий, отживший свой век мусор.
Его эклектичная, в чем-то павлинья внешность, вполне соответствовала образу Художника, яркого представителя переломных 80-х. Черные очки в светлой оправе, бейсболка на голове, майки с разными надписями на английском языке, множество бусинок на шее, и браслетов на руках, говорили о тех заграничных местах, где он побывал.
Сидя на диванчиках в фойе гостиницы, где собирались все художники, он показывал фотографии своей серии тряпичных кукол, которые он смастерил своими руками.
– Я очень люблю работать! Ах, как я люблю работать! Но на работу остается очень мало времени, сокрушался он.
- Много езжу. С фестиваля на фестиваль. С выставки на выставку. Вот был у вас в Средней Азии недавно. Теперь, как и Мамука, хочу поехать в Индию.
На выставке он спонтанно развесил на стене разномастную коллекцию этикеток от носков.
В том же гостиничном номере, что и Баби жил наш любимец Закир. Более простой и скромный во внешних проявлениях, но наполненный изнутри.
Горячий, тонкий, сухой и звонкий одновременно, как нагретое от солнца древо. Когда Абликим сказал Закиру, что есть такой великий индийский таблист по имени Закир Хусейн. Вдруг выяснилось, что фамилия у него тоже Хусейнов. Отчего бывают такие совпадения? Загадка природы!
На выставке в одном из банных закутков он изумил своим звенящим perpetum mobilе -вским объектом. На основании проигрывателя для грампластинок с вращающимся моторчиком вертикалью он разместил разветвленный стержень, к которому в два ряда прикрепил целую коллекцию разнообразной формы и размеров ключиков и ключей. Задевая о колокольчик, прикрепленный на пружинке у основания, вертушка с ключами издавала сказочный звон, который весело и ритмично встречал гостей.
Его горячий нрав и тонкая трепетная душа проявлялись во всем, в том числе, и в его рассказе о том, как он не мог ужиться с капризным Баби.
- Он мне говорит: - Ты что, будешь курить? - Буду! Ты, что, будешь телевизор смотреть? – Конечно, буду!
Здесь я должна прервать свое повествование и вставить в текст поправку из недавнего письма ко мне Баби, который прислал его из UK .
«He he he!spasibo otvetila...chto podelaesh,kazakistan teper po vsemu miru izvesten,blagodarya Shasha Cohen. О n takoy izvesten show man v anglii tak chto vse rvalis i rvutsa smotret Borat,vo vsex kinoteatrax Londona shla eto film i prodoljaet idti.i eto ochen xoirosho xorosho bilobi takie xudojniki kak vi toje stali izvesten i pokazat druguyu storonu vashego naroda.
A vot,na shot tvoya statya,tam bilo scandal ne Zakirom a s Ali gasanovim.
Poskolku,on molodoy i eshyo egoistichno,ne ponimal obiknovenno normi uvajenie drugiomu cheloveku i k ego vremya spat otdixat...on bil u Sabina do 1 chas nochi i ottuda mne zvonit na mobilni i govorit...Yeshim<turchanka>sobiraetsa spat a mi s Sabina pridyom v komnate smotret video,ya skazal ya v postele uje splyu,a on ne slushal i govorit mi idiom uje,kogda on prishol ya emu obyasnil,seychas ocnen dolgo,vremya sna idi smotri v koridore tam toje est elektrichestvo a on mne vsyakuyu burdu gonyal,mol ya v gostinitse chto xochu toy i sdelayu,a ya emu a gde tvoy uvajenie sosedu po komnate,voobshim emu dokazal chto ya prav...
proxodit dolgo vremya,gde ta posle 3 chasa nochi on zaxodit v komnatu i v koridore klyuchaet svet i xodit shumno,v tualete srat i t.d.potom lojitsa na svoy postel i klyuchaet televizor ochen tixi smotrit v gollivudskuyu gavnyanni film gde tolko slishno slova fakk,bitch,kokain i.t.d a svet televizora osvesheaet komnatu i daje pri zakritie glaza eto zametno...
ya leju delayu vid splyu,a u menya vnutri uje ochen nervno son ushla i zloy na nego. Posle kakoy ta vremya on otkrivaet dver balkona i stoit pri otkrito dveri kurit i ottuda veter zanosit gavnyanni von,zapax sigareta v komnatu i etio mne udarit pryamo v mozg
<ya ne perenoshu sigaretni zapax>kogda on zakanchivaet svoyu kuryu i obratno prodoljaet smotret svoyu gavnofilm...i v eto vremya ya uje perekipevshis vstayu goliy iz postelya i beru tapochku i na nego napadayu xochu udarit po golove i slovami a ti chelovek u tebya est vospitanie KOZYOL,UROD i vsyakie slova na nego...voobshim,ya ne spal vsyo noch i nrenavidel ego...
a na samom dele on iz molodix xudojnikov on mne bolshe vsex interesen i talantliviy...
vot takie pirojki...udach rodnaya Ablekim obnimi
kiss»
Продолжаю свое повествование после этой фантастической тирады Баби о нашем пребывание в Гяндже. На ком там я остановилась? Ах да, про речь шла о Закире .
И в том, как он незаметно исчез, скрылся, ушел от застрявшей в пробке, в горах машины. Все смотрят, а куда ж подевался Закир? Затем заботливый Исмаил набирал номер его мобильного. А он, оказывается, решил пройтись пешком. И ушел, далеко ушел по белой от пыли дороге.
Там в Гяндже он подарил нам свой каталог и уже в галерее, на презентации книги Ешим, принес завернутый в газету сверток. Я развернула и ахнула. Он подарил нашей дочке свою желтую миниатюрную картинку написанную маслом. На ней была изображена лодка с рыбаком в закатных лучах золоченого солнца.
Вот кто показался мне настоящей, снежной королевой так это турецкая художница Ешим. У нее была довольно привлекательная внешность, напоминавшая французскую актрису, игравшую в фильме «Амели» с тем разве что отличием, что здесь у нее как бы была немножко иная роль. Роль замороченной на себе особы. Поначалу я думала, что сблизиться нам мешает языковой барьер. Она была единственной, кто не знал русского языка и это ее как-то дистанциировало от тех, кто не знал английского. Но от нее все время сквозило высокомерной самодостаточностью, причем, когда дело дошло до выставки, и она показала свою работу, стало понятно, что высокомерие было к тому же необоснованным, если вообще оно может быть таковым. А может быть это лишь способ закрыться из-за ее особой ранимости, кто знает?
Она представила фотосерию, необычных на ее взгляд объектов вырванных из городского ландшафта. А в углу побросала небрежно скомканные смятые листья желтой бумаги, где был напечатан текст, ну опять же непонятный для нас.
ИСМАИЛ И ЭЛЬДАР
Душой и сердцем всей огромной компании был, конечно же, Исмаил Мамедов. С поседевшей гривой волнистых волос на голове. С чеканным профилем и с выразительными зеленым глазами. Бесконечно щедрая и легкая рука. Он взялся нарисовать всех участников фестиваля и делал это методично и ежедневно, на лету схватывая черты тех или иных художников, местами тактично сглаживая чрезмерности. Так нашему Севе Демидову он заметно укоротил нос. Абликимовский нос стал гораздо тоньше, а мои скулы мягче. Он всем и каждому дарил, что-нибудь из печатной продукции. Например, карты города Баку с нанесенными его рукой достопримечательностями. Или же альбом с видами Баку. Или же просто открытки с черно-белой отточенной графикой из собственных зарисовок городского ландшафта. Казалось, что в Азербайджане вся печатно-упаковочная продукция была сделана его рукой. По крайней мере, кроме вышеперечисленного, он, вдобавок, нам показал еще свои этикетки на вине и на кефире. А когда все собрались за бесконечном, накрытом яствами и выпивкой столом, то он, первым брал слово и дарил всем участникам красивые слова, оформленные в пышные, витиеватые, кавказские тосты. А тосты он начинал со слов - Дорогие друзья, прекрасно, что мы все здесь сегодня собрались! Необыкновенно добрый и ласковый человек. Буквально источающий из себя флюиды тепла и любви к ближнему своему. К тому же, когда он представлял на открытии выставки работы своего безвременно ушедшего Друга - Фазиля Алиева, гордясь его Даром и стыдясь того, что не сумели уберечь, я поняла что он необыкновенно совестливый человек, а эта категория, как не прискорбно, относится больше к людям уже прошлого поколения.
В Гяндже Исмаил и Ильдар всегда ходили вместе, как два брата. Оба благородные и оба седовласые. И если Исмаил был экстравертом, то Ильдар Курбан был скорее интровертом. Он был более сдержан, скорее из-за природной скромности, но в нем так же жило большое сердце.
На выставке в Гяндже Исмаил показал тоже интересный проект. Это была серия листов с изображением различных свастик. Этими бесконечно кружащимися в пространстве знаками была им выклеена импровизированная из картонных коробок стена.
Когда мы приехали в Баку и увидели в галерее у Рафаэля картины Ильдара, то долго не могли отвести от них глаз. Излюбленной темой для него также является родная морская стихия, но изображенная не реалистически, а вполне утрированно. Веселые, разноцветные кораблики, как живые существа, имеющие свои встречи и свои расставания на фоне огромного загадочного моря выкрашенного иногда им в черный, напоминающий брюхо кита цвет.
ИСТОРИК, РЕЖИССЕРША ЛЯЛЯ САФАРОВА
В конце каждого дня нас всех ожидал сюрприз в виде какого-нибудь концерта.
Неважно, что исполнялось - классическая музыка в исполнении знаменитого пианиста из Баку, или же произведения азербайджанских композиторов артистами из Гянджи или же это было пение русских романсов человеком похожим на Берию. Это его песня : Дорога длинная, дорога дальняя … долго еще звучала у меня в ушах, на протяжении почти всего фестиваля. Но все, все, все исполнялось с невероятной долей самоотдачи, с подчеркнуто вычурной долей экспрессии и было преисполнено радости и воодушевления, задушевности и огромного чисто человеческого тепла.
На первом таком концерте к нам подошла женщина лет под пятьдесят, одетая в теплую темную шерстяную кофту и такие же по цвету широкие мягкие брюки, похожая на добрую медведицу из старого советского мультфильма. Она ласково похлопала меня по плечу своей большой и мягкой ладонью и спросила, внимательно смотря на нас огромными преувеличенными линзами толстых очков, глазами. Ребята, а вы откуда? Из Алма-Аты! За пять минут мы узнали о том, что она режиссер, училась во ВГИКе. Она перебрала всех своих вгиковских однокурсников, алмаатинцев, которых по ее мнению, должны были бы знать мы. Но, увы, мы никого не знали. В последствии она приходила почти на все мероприятия выставки. Неторопливо ходила и вздыхала, как ослик, потерявший свой хвост. При прощании она попросила нас передать привет нашим киношникам от Ляли Сафаровой из Гянджи.
У всех, почти всех жителей Гянжи было обострено чувство гордости за свой край и вопрос – нравится ли вам наш город, звучал почти риторически! В последствии ко мне приклеился еще один человек с волосатыми руками, которые выделялись на фоне его белой рубашки, по профессии историк. Он спросил опять – ну как вам, наш город? И затем, с исторической дотошностью, стал излагать факты, даты, цифры и т.д.. Узнав, что мы приехали всего то на три – четыре дня, из-за выставки, он возмутился, сказав, что надо приезжать в Гянджу не бог весть, как и всего-то на три дня, из-за какого-то сомнительного фестиваля, а исключительно специально и надолго. Затем он предложил ночлег в своем доме, свою экскурсию по своей Гянже со своими очень компетентными комментариями. При этом он, время от времени, прерывался, замечая мою рассеянность, интересуясь, не мешает и, не надоел ли он мне? Это звучало как угроза, того, что он вот-вот обидится! Я чувствовала, что у меня начала съезжать крыша и попросила спрятать меня во время его отлучки (а он все время отлучался, живо поддерживая параллельную беседу) подоспевшего, наконец, Абликима за близлежащий кипарис.
АЛИЕВ СТАРШИЙ И АЛИЕВ МЛАДШИЙ
Билборды с проникновенными изображениями Отца и Сына Алиевых в Гянже можно было встретить повсюду и на оживленных перекрестках городка, где, нарушая правила как угорелые насались подержанные машинки, и в диких ущельях гор, куда мы поехали исполненные жаждой увидеть невиданное, а именно необыкновенной красы семь озер.
Правда старая изношенная газель не внушила доверия все тем же грузинам. И они попросились на выход прямо в городе.
Причем Ушанги, основоположник грузинского авангарда (так представила его искусствовед Русудан Оат), почуяв опасность, улучив удобный момент у бензозаправки, сказал Диляре: - Извините у миня дила, можно ми вийдым?
Диляра это поняла по-своему, подумав, что они просятся в туалет. Она развела плечами и сказала, как хотите, но я не знаю, есть ли тут туалет. На что тот, посмотрев на нее особо жалостливо, попросился еще раз. - Извините, пожалуйста, но у нас дила !
В общем, дорога наверх была действительно непростой. Старый мотор всю дорогу дымился, и мы все время останавливались. Говорил же нам осторожный и всевидящий Рафаэль, не ехать туда! К тому же там перестрелка. То ли армяне стреляют, то ли какие-то военные учения. Но запретный плод всегда сладок. Мы тряслись как картошки в старом, запыленном мешке. Второй раз не выдержала художница из Москвы Ирина Затуловская. Когда она была не в духе, она становится похожа на черепашку, концы губ которой всегда повернуты вниз. Она сказала: - Может, хватит! Может, повернем обратно?
Но было уже поздно. Горная дорога пролегала мимо заброшенных шахт и к тому же была радиоактивна. В небе, застыв как семейство Лота, на канатке, сиротливо висели железные вагончики, предназначенные для переправки руды. Временами встречались памятники прошлой эпохи беззаветного труда на благо социалистического общества. И лишь только огромные билборды с изображением, снятым придворным фотографом в самых лучших традициях, взявших свое начало еще в эпоху советского вождизма внушали всем непоколебимую мысль «В Багдаде все спокойно!»
Налитой Алиев младший, похожий на испанского дона с почтением и с преданной, сыновней любовью взирал на своего на ладан дышащего высохшего Отца. Лощенный, белый, рыхлый, с рыжими кошачьими усами, с томными зелеными глазами, с холеными гладкими руками в задумчивой позе он слушал и мотал на ус предсмертные напутствия Отца.
ОБЩЕНИЕ С НАРОДОМ
Часть нашего проекта (который был самым политизированным из всего предложенного) было решено разместить на бане, с внешней ее стороны. Мы разместили свои работы по всему периметру стены, выложенной кирпичной кладкой. Там была и серия работ, вышедшая из нашей давней инсталляции «Просто в клетке» и «Мисс Азия» и «Молчание ягнят», включившее в себя баннер и фотосерию «Лица Азии».
А чтобы не повредить древнюю архитектуру, и нужны были те самые рейки, из-за которых пострадал Рафаэль.
Вот для этой работы «Молчание ягнят» нужен был именно такой подход наружу и вовне, ведь это послание и для простых людей живущих, во все времена под неусыпным контролем своих правителей. Они эти люди, такие трогательные и чистые в своей сути подходили, останавливались и читали текст, и смотрели на старинное фото, преувеличенное в размере. Белобородые статные старики, с заложенными за спину руками, поворачивались ко мне и просили показать, где там находится мой дед. Они живо стали вспоминать летопись своей жизни, кровно связанной со сталинскими временами, как кинжал полоснувшими так же и по их судьбе.
– Ведь Сталин нас посылал в Казахстан! И если бы не ваш народ, мы бы не выстояли.
Мне пришло в голову, что хорошо было бы нам всем, художникам и просто прохожим жителям Гянжи, выстроившись вдоль этой древней стены, встать вместе и взяться за руки, чтоб не пропасть по одиночке. Может быть банально, но зато искренне и тепло. Так и сделали.
Я не написала о многих еще других встречах и людях, среди которых были и бакинская художница Ирина и молоденькая, но очень перспективная Тамила, единственная из нового поколения, работающая в самых разных жанрах и видах искусства, причем проявляя себя везде очень ярко и интересно. Так ее видео – «Оппозиция» минимумом средств выражало заявленную проблему агрессивного прессинга современной цивилизации на человека. Но, может, еще напишу, кто знает?
Самым ценным из этой поездки в Баку и в Гянджу, считаю для себя бесценные встречи с интересными и такими разными по уровню понимания самого предмета Искусства, художниками и простыми людьми, на которых мир держится.
В БАКУ
Приезд в Баку был ранним. И поскольку гостиница была не готова нас принять то мы пошли к Севиной родне. Сева добрый. Сева был немного грустящий. Сева всегда светлый. Его проект был самым интерактивным. Он подобрал для себя место на улице на небольшом возвышении, где расположил свои разноцветные планшеты и предложил публике непосредственно стать участникам фестиваля. Взамен, он вручал каждому изготовленные собственноручно дипломы, заверенные печатью и собственной подписью. Желающим не было конца, но самое удивительное, что дипломов хватило на всех!
Позже, повалявшись в номере, расслабившись и отоспавшись, мы пошли на свидание с его Величеством Морем.
Моря я не видела лет двадцать пять. Пройдя по пирсу, мы уткнулись в голубой плавающий домик, служивший ресторанчиком. Вдоль длинного пирса сидели рыбаки и влюбленные азербайджанские мужчины и женщины совсем не первой свежести, но пышущие жизнью и пылающие от страсти друг к другу. Их обнимающиеся и сращенные друг с другом полные фигурки излучали флюиды тепла, нежности и любви. Зеленоватое колебание моря, кричащие белогрудые чайки над водой и любовные пары придавали синеве этого вечера неповторимое медитативное очарование.
С берега вдруг отчетливо зазвучала чеканная игра уличных народных музыкантов. С трудом, оторвавшись от моря, мы пошли прямо на их зов. Сочетание барабанной дроби и трубы создавало отработанную веками народную гармонию, складывающуюся из противоречивых эмоций жизни. Из радости и тоски.
С берега было видна круговертная игра неоновых огоньков на вращающейся карусели. Мы, пообщавшись с музыкантами, пошли на огоньки. По дороге встретили мальчика торговавшего огромной связкой из надувных китайских игрушек.
Накупив Аурельке обещанных подарков – флуоресцентно яркую надувную куклу с косичками и пятнистую черно-белую корову, мы посидели в кафешке, в их веселой компании, заказав себе пьянящий люля-кебаб, вдыхая в себя густой воздух Кавказа, вбирая в себя мутно печальные взгляды азербайджанских женщин и пронзительные ассирийские взоры азербайджанских мужчин.
АЭРОПОРТ
Аэропорт вновь впустил нас в свое механическое лоно. Рафаэль нас провожал до конца, держался вместе, словно желая подспудно смягчить формальные, но жесткие проверки и контроль. Обернувшись назад, мы помахали ему в ответ рукой.
Повернувшись вперед, я с удивлением вдруг обнаружила как отлетающие люди - мужчины и женщины снимают обувь и босиком проходят через прямоугольник серебристого металлоискателя. С изумлением я смотрела, как разные мужчины с неловкостью вытаскивают ремешки из своих брюк, как всех ощупывают с ног до головы еще одним ручным металлоискателем, одетые в резиновые перчатки и в униформу, люди-роботы, обезличенные и натасканные.
Нет, никогда нельзя судить о стране и о ее народе, проходя сквозь оскорбительную глобализированную цензуру, вызывающие в голове самые разные и агрессивные ассоциации.
ЗИТТА СУЛТАНБАЕВА,
Алматы