Ноябрь 2006 года художники из Центральной Азии, победившие в конкурсе CEC Artslink (www.cecartslink.org), провели в американском художественном кампусе Vermont Studio Center.

  Как указано на сайте vermontstudiocenter.org, это самая большая и интернационально богатая арт-резиденция в США. Находится она в крошечном городке Джонсон, средь густоживописных лесов, холмов и водопадов штата Вермонт. В Джонсоне VSC принадлежат 30 зданий - жилища резидентов, мастерские, лекционный зал и т.п. В ноябре там одновременно проживало около 60 художников и писателей, из них примерно 20 – неамериканцы, с преобладанием представителей Азиатского континента: Сингапур, Таиланд, Вьетнам, Гонконг, Корея, Филиппины. Плюс наша Центральная. В этом году конкурс VisArt Central Asia выиграли: Талант Огобаев и Адис Сейталиев из Кыргызстана, Эрнест Куртвелиев из Узбекистана, и казахстанцы – Айгерим Исабекова и автор этой статьи.

  За месяц, конечно, впечатлений накопилось много, систематизировать их сложно, - посему приведу просто фрагментарные воспоминания.

  Впрочем, воспоминания всегда фрагментарны.

Итак.

  - Весь период пребывания в VSC меня не оставляло ощущение, что я нахожусь в некой эластичной среде всеискусства-вообще. В Вермонт съехались художники всех жанров и исповеданий – от традиционных пейзажистов до создателей аниме-клипов. И все это нефильтрованно демонстрировалось на периодических слайд-шоу (такие неплавные переключения не давали застояться мозгам).

  Это ощущение – странного художественного континуума без деления на классику, модернизмы и пост- – присутствовало постоянно. Ощущалось даже на уровне терминологии – какой-то вальяжно-нивелирующей. Например, скульпторами в Вермонт Студио именовались те художники, которых мы – со скрупулезной ученической страстью к классификациям – титуловали бы исключительно творцами объектов и инсталляций . Например, как «скульптор» там определялась девушка, собирающая круглые венки из хвоинок и композиции из осенних листьев.

  - Главное здание VSC – офис, галерея, библиотека, столовая – именовалось Red Mill , и это действительно была экс-мельница. Здание стояло на шумно бурлящей речке и походило на теремок. Прочие строения кампуса тоже носили имена – Fire House , Church – в соответствии с прошлой биографией. Адис, Талант и Эрнест жили в доме под названием Art House . «Арт-хаус» - это, как известно, название авторского кино, - и с легкой руки Таланта дом был немедленно переименован в Home Video , - так мы его и звали. Кров в Home Video с нашими художниками делил настоящий индеец, Джим Йеллохоук (Желтый Ястреб) – милейший и скромнейший трезвенник (кроме шуток) с длинной индейской косой. Говорят, что рисовал он индейцев.

  - Все были озабочены работой. «Вы работаете?», «Вы уже начали работать?» - неслось отовсюду в первые дни. Произведения искусства рождались с поразительной скоростью. Невольно хотелось куда-то бежать и что-то лихорадочно делать. Я стала фиксировать то, на что упал взгляд, – предвыборные постеры с именами кандидатов в Сенат. Меня поразили эти маленькие, о двух ножках, плакатики, растущие как тихая флора, - казалось, что выборы проходят безмятежно, словно опадение листьев. Я снимала постеры одной кандидатки, Сьюзан Бартлетт, и показала фотографии в лекционном зале как раз в день выборов. И история на этом не закончилась – победила на выборах именно Сьюзан Бартлетт, ей выслали диск с моими работами, и она приехала в VSC , с руководителями которого давно дружит. Мы познакомились. Оказывается, я безотчетно выбрала правильного кандидата – она демократка и выступает за активное участие женщин в политических процессах. Вот такая «тихая флора»…

  Вообще, этот регион, Вермонт, относится к очевидно «демократическим». Буш тут не входит в число кумиров, - как и в Нью-Йорке, где мы провели несколько дней перед возвращением домой. У Фритци Браун, программного директора Artslink , есть специальный таймер, отсчитывающий часы-минуты-секунды, оставшиеся до конца Бушева президентства.

  - Лес – полновесный и солидный – находился в десяти минутах от любой точки. Наступил сезон охоты. И постоянно из разных уст мы слышали предупреждение об опасности лесных прогулок. Настоятельно рекомендовалось приобрести яркую оранжевую шапочку, дабы охотники не спутали тебя с медведем (шапочки продавались в специальных охотничьих магазинах).

  Очень сердечные и любезные сотрудники VSC предоставили Эрнесту велосипед для прогулок по окрестностям, но настаивали, чтобы он надевал шлем. Они рассказали историю о прошлогоднем художнике из Шанхая, который катался без шлема и попал в аварию. Шанхаец потерял память, забыл китайский язык и помнил только английский. В Шанхае лежал три месяца в больнице. Не знаю, вспомнил ли впоследствии китайский, - но надеюсь, что вспомнил на родине.

  На улице били в глаза предупреждающие знаки: «Дорожные работы впереди», «Дорожные работы позади», бесчисленные «Стоп» и «Будь готов остановиться». Знаки выглядели очень красиво и ярко, значение некоторых не поддавалось расшифровке. Они были везде. Один такой знак Адис выловил из реки и установил в лесу.

  На тему этих броских предписаний я сделала плакат, где человек, фрустрированный многочисленными «стоп», действительно останавливается – правда, на пути летящей машины.

  - Джонсон был мормонским городом, там не продавались крепкие напитки. По улицам бродили мормоны и предлагали свою Библию. Среди резидентов тоже имелась мормонская девушка Сабрина, уроженка Юты, чудесное существо с пышными рыжими кудрями. По просьбе Эрнеста она позировала ему как фотомодель, - разумеется, в пределах мормонских приличий. Ее все любили – непосредственная и очень искренняя, она готова была часами распевать рождественские гимны и танцевать на улице. Знала три русских слова – lampochka , shvabra , unitaz , - когда-то работала с русским сантехником. Эрнест во время игры в пинг-понг научил ее считать по-русски до десяти.

  Кстати, о русскоязычности. Характерная деталь: вермонтцы нас называли «рашенс», - хотя этнических русских в нашей делегации было 0,5 (моя русская половина).

  - Адис снимал на видео вьетнамца, который – видимо, по политическим соображениям, – не хотел учить английский. Звали его Vu Van Ngoc , - то есть Ван Гог тут неизбежен. Руководительница VSC , Луиза, говорила о нем: «Он знает три английских слова: OK. OK. OK». Ван Гог действительно непрестанно повторял эти три волшебных слова и обожал пинг-понг, поскольку это был один из немногих доступных ему способов коммуникации. Его постоянно сопровождал юноша из Таиланда. Я думала, что они знают какой-то общий язык, но оказалось, нет. Они общались жестами, но зато научились это делать так ловко, что таиландец даже исполнял роль переводчика при вьетнамце - «переводил» (!!!) ему с английского посредством жестов и каких-то звуков. Помогал и язык искусства. Талант с Адисом пригласили его пить пиво, и в знак того, что приглашение понято и принято, Ван Гог нарисовал людей, держащих кружки, - из кружек изливалась пена.

  А однажды он попросил у одного американца сотовый телефон, тот сочувственно отдал, а Ван Гог взял да и позвонил во Вьетнам и упоенно говорил по-вьетнамски минут пятнадцать.

  Он сделал в галерее Red Mill выставку инсталляций и объектов, где вывесил манифест, - о том, что он не желает высказываться на американские темы. Выставка была посвящена национальной вьетнамской поэме «KI E U» (естественно, мы называли ее «Киев»).

  На выставке я оставила запись в книге отзывов. Книга сама выглядела как произведение искусства – там было много рисунков и надписей типа « Ping pong ping pong ».

  - Праздники американцы предпочитали отмечать на публичной территории, в баре или столовой: напитки пили из банок и бутылок (даже водку), грызли чипсы и все время перемещались, приходили-уходили. Наверное, у них нет обычая общего стола, застольных бесед. Мы же, совки, предпочитали собираться на приватной территории своих жилищ.

  А, возможно, это не советская, а азиатская ментальность. Корейская художница Шим (Shim Hyunjoo – до сих пор не знаю, как правильно произносится ее фамилия) иногда устраивала пати в своем доме. Ей присылали экпресс-почтой из Сеула огромные ящики с едой, и она угощала гостей рыбой, завернутой в сушеные листья водорослей, холодной говядиной в сладком соусе и корейской водкой – легкой и сладкой, как сок.

  У нее я впервые увидела Windows с иероглифами.

  Шим мне очень нравилась, как и ее искусство. Несуетливая и проницательная, она выглядела классической, прямо таки хрестоматийной буддисткой. Никогда не спешила. Неторопливо изучала английский, пользуясь электронным корейско-английским словарем. Она занимала какую-то руководящую должность в компании по производству компьютерных игр и делала сложную трехмерную анимацию, иллюстрирующие буддийские положения. То, что я называю метафизический арт. И ее метафизический арт был очень… самоадекватный что ли, очень уверенный и спокойный. Например, маленькая желтая точка на экране начинала приближаться к зрителю, и постепенно становилось понятно, что это – стайка бабочек или птиц (то, что мы видим как «just point», может быть большим и сложным миром, - просто он находится слишком далеко от нас).

  Новые технологии и буддизм – в нашем восприятии это все-таки оксюморон. Думаю, для нас новые медиа и сами облечены сакральным ореолом, а для японцев и корейцев, видимо, это просто нейтральное средство.

  Еще благодаря Шим я воочию наблюдала буддийское снятие конфликта между культурой и природой. Она привезла с собой всяческую технику, компьютеры и камеры, – и одновременно с оными «новыми технологиями», столь возлюбленными нами, использовала в своем искусстве разнообразную «природную утварь», найденные в лесу стебельки и ветки. Подтвердился и миф о пресловутой восточной любви к частности – Шим разыскивала в лесу и внимательно рассматривала всякие почки и скорлупки, которые я, например, вообще не замечала (для меня флора была невидима – кроме предвыборных плакатов). Она нашла какие-то странные бутоны, наполненные пухом – типа нашего одуванчика – и сделала из этих пушинок вертикальные гирлянды. Осветила – и получился эффектный объект, выглядевший весьма «высокотехнологично», несмотря на столь тривиальный генезис.

  В День Открытых дверей, когда можно было посещать студии всех художников, Шим показала несколько проектов со световыми эффектами. Например, подвесила к потолку множество легких металлических сеток и направила на них источник освещения, - на стене появились огромные колеблющиеся переплетенные тени.

  После нашего отъезда она осталась еще на месяц и сделала персональную выставку в Red Mill – развитие сюжетов, показанных на Open Studio . Прислала мне фотографии с выставки. Видеопроекции, свет, тень и кусочки леса.

  - Иногда искусство соседей по резиденции выглядело весьма таинственно. Один симпатичный юноша однажды вечером показал следующий перформанс: поставил некий обруч во дворе Скульптурной мастерской, облил его горючей жидкостью и поджег. Обруч горел, потом погас, на этом перформанс завершился. Комментарии автора: «в цирке животные прыгают через горящее колесо, вот и жизнь человеческая сложна». Не помню кто из наших «рашенс» предложил: «А вы не хотите прыгнуть через горящее колесо?» Ответ автора был гениален: «Это опасно».

  - Всем резидентам выдали ключи, подходившие ко всем мастерским. Из нашей делегации самая шикарная студия была у Таланта. White cube – белые пол и потолок, два окна с зеленой полоской лужайки. Талант снял там видео «Inside and Outside». Эрнест проводил в «белом кубе» фотосессии с Сабриной. Вечером там жужжал белый хирургический свет.

  - Художнику нельзя курить в его мастерской – первые дни это меня шокировало. Вообще, курить можно было не где тебе нравится на улице, а только возле железных банок, - подобное место возле Red Mill я прозвала Лобным. Кстати, это было хорошее место для встреч и обсуждения предстоящих планов. Там мы постоянно встречались с Шим. Там я познакомилась с Лорел Гибсон (Laurel Gibson), красавицей из Техаса, которая создавала керамические объекты – черепки, стилизованные под древнеегипетские, но хранящие формы современных пистолетов и автоматов: древность – знак «культурного качества», равняющий разбитый горшок и царскую тиару, оружие тоже – абсолютная «вечная ценность», культурный авторитет его никогда не ставился под сомнение.

  В Вермонте Лорел сделала инсталляцию в собственной спальне «Красный значит «Стоп», – по ее определению, на тему домашнего насилия. Стены тесной комнатки были оклеены бумагой, покрытой артериального цвета винными пятнами, в которых опознавались очертания куртуазных пар, - иллюстрации из книги XIX века о рыцарстве. На презентации в доме Лорел посетители причащались этим самым красным вином.

  На Лобном месте состоялось знакомство и с Анджело – мужественным и обаятельным представителем штата Огайо, страстным поклонником американского футбола (я честно пыталась смотреть и болеть, но ничего не поняла, - поняла только, что наши выиграли).

  О своем искусстве Анджело говорил примерно так: «Это похоже на мебель, но это не мебель».

  И это действительно была «не мебель», вернее, мебель, утратившая функциональность. Предметы интерьера, как известно, - самые лакомые объекты дизайнерских изощрений. Так вот, мебель от Angelo Arnold совершенно побеждена дизайном, отчего эти неутилитарные кресла и кушетки воспринимаются как приметы заговора против потребителя. Это мутированные, самодовлеющие объекты, интерьер без человека, – либо – ради соответствия этим «модным формам» человек должен изменить свою анатомию. Кроме того, в процессе дизайнерской эволюции выводятся новые породы мебели – которые использовать в принципе можно, но не нужно. Курьезная необязательность. Например, некая опора, к которой можно прислониться стоя.

  В Вермонте Анджело делал креслоподобный объект, который называл «волной». Посещая его мастерскую, я наблюдала трудоемкий процесс создания «волны» - от изготовления деревянного остова до обивки. Мебель эта выглядит очень весомо и основательно, и оттого вдвойне забавно. Вообще, я люблю такие работы – лаконичные, не боящиеся собственной ясности, ироничные, но без пафосного сарказма.

  ...На сем оптимистическом пассаже и завершим наш короткий рассказ о жизни в художественном кампусе VSC . Разумеется, эпизодов, достойных запечатления, можно вспомнить еще немало, но когда-то надо остановиться…

  И я еще не скоро забуду то беззаботное ощущение художественного пионерлагеря, или идеализированного общежития.

Оксана Шаталова,
г. Рудный

обратно (back)

english

©СЦСИ 2001-2002 (SCCA -Almaty 2001-2002)