Распад СССР и крушение советской социалистической модели культуры привели к парадоксальной культурной ситуации в Центральной Азии. Культура советской Средней Азии, внутренне неоднородная и противоречивая (как и другие аналогичные культуры многосоставного имперского типа), но единая, в силу единых идеологических оснований и художественных принципов культурной политики, - развалилась и устремилась в разные стороны. Одна ее «часть» (условно говоря, - «национальная по форме») неминуемо и энергично возвращается к своим этно-национальным истокам, формируя новый «подлинно национальный» тип культуры. Другая - «интернациональная по содержанию» – перемещается в глобализированную евроамериканскую смесь. Отрываясь все более от своих  некогда единообразных идейно-художественных оснований, она силится ускоренными темпами наверстать «отставание» от «мирового художественного процесса». И в первую очередь, от «неосвоенных вовремя», «запретных», «неизвестных» и т.п.  различных форм современного искусства.

   На этом пути происходит немало интересных поисков и открытий, правда, нередко сводимых лишь к расширению личного познавательного кругозора художника (до того не имевшего доступа к образцам творчества современных западных художников и с удивлением открывающего для себя эти неизведанные «миры»)*.  Новые достижения концентрируются преимущественно в ограниченных столичных кругах, постепенно перемещаясь в гламуризованную среду, организуемую «новой буржуазией», и обслуживают небольшой (чаще неизменный) круг интеллектуальной элиты. Значение этих «инноваций», как кажется, сильно преувеличивается некоторыми (активными или ведущими) искусствоведами и «говорящими художниками» наших стран (что хорошо заметно, например, в Узбекистане). Обозначился некоторый крен и гипертрофия определенных профессиональных искусствоведческих интересов, связанных,  почти повально, с  восхвалением и истолкованием нового современного искусства.  Это понятно  на фоне безостановочного и почти полного распада и деградации региональных очагов художественной культуры и расцвета примитивных этнокультурных форм (нередко в виде прямого переноса на сцену, в партитуру и др., обрядов и ритуалов далекого прошлого и нынешнего времени). С одной стороны, наблюдается демократизация форм и способов выражения современного искусства (минимальный набор средств и неожиданных простейших материалов), а с другой, - восполняющее и компенсирующее этот «примитивизм» многозначительное толкование-обоснование. Ситуация напоминает предсмертные камлания «большого шамана», изрекающего в полузабытьи загадочные, таинственные, может быть, и высокоталантливые, но непонятные и невостребованные широкой публикой речения.

   В этом контексте (с точки зрения нынешнего глобалистского сознания) бывший СССР выглядит своеобразным симпатичным «монстром» – замедлителем культурно-исторического и художественного процесса, в отличие от США и Западной Европы – ускорителей этого процесса. СССР теперь воспринимается последовательным хранителем самых разных традиционных культурных ценностей (как классических европейских, так и восточных – тоже классических и фольклорных) с высоким содержанием этического начала. Последнее совпадало с доменными основаниями различных типов народных культур, «фольклорных представлений», в большинстве своем уже разрушенных, либо трансформированных на Западе.

  В советской культурной политике было разное отношение к разным пластам культурного наследия; традиции и принижались, и изучались, и претворялись в новых формах; они подвергались секуляризации и эстетизации. Известно, например, что искусство авангарда более других подвергалось ограничениям. Но это, в свою очередь,  еще больше вызывало к нему интерес, а художников заставляло действовать в рамках поиска многосложного синтеза, подчинения технических новшеств  и формальных приемов идейно-содержательной стороне**.
Главным принципом охранения в культурной политике СССР было сознательное недопущение коммерциализации культуры и искусства – основного разрушителя общественно значимых содержательных принципов. Жесткая защита и отграничение традиционных культур от коммерческого начала - одно из главных отличий советской художественной культуры от западной модели культуры***. Все остальное, если существенно, приспосабливалось и выживало в разных формах и объемах.

   Неудивительно поэтому, что основное направление движения в постсоветской Центральной Азии в  так называемый «переходный период» - это «строительство» художественного рынка самыми разными, в том числе, экзотическими и примитивными способами.Строительство идет по-разному в каждом новом государстве Центральной Азии. Но именно рынок во многом диктует происходящие перемены в самом творчестве, в творческом мышлении, и в направлении связей и взаимодействий (внутри региональных и внешних). Сознательно не говорю о содержательной стороне искусства, так как она не столь уж принципиально важна и существенна в нынешней ситуации. Даже наоборот, - всякий разговор об  социально значимых моментах в искусстве, о его идейной стороне, большей частью воспринимается как проявление анахронизма и консерватизма, как рудимент советского тоталитарного мышления. Как некое несоответствие постмодернистской ситуации. А между тем, пока мы препирались целых два десятилетия о «проклятом соц. реализме», насаждавшемся идеологической системой советского государства и подавлявшем творческую инициативу художника, кураторы и коллекционеры (в основном западные, американские, да и «отечественные») быстро наладили у себя рынок по реализации созданных у нас в «застойные десятилетия» произведений социалистического реализма.

   Рынок проявляет себя по разному, и его состояние оценивается неоднозначно в каждой из стран. То там, то тут возникают оживленные разговоры и споры на тему: «Что такое художественный рынок?». И в особенности: «Существует ли у нас художественный рынок?». Большинство спорщиков склонны считать, что рынка у нас нет и в помине. Когда, например, на одной из недавних встреч художественной интеллигенции в Бишкеке я неуверенно заметил, что, по-видимому, рынок все же есть в Алмате, то тут  же получил горячее возражение: «И там тоже рынка нет».

   Заклинания «у нас нет рынка» напоминают публичные переживания времен перестройки о том, что «у нас нет секса». Не буду развивать дальнейших аналогий между этими двумя заявлениями. Отмечу только: как оказалось, вопрос заключался в том, что понимать под сексом? В нашем случае вопрос будет: что понимать под рынком?

  Самым общим  моментом, наверное, будет возможность превращения произведений искусства в товар и включения их в систему товарно-денежных отношений нашей современной «экзотической экономики»  и экономически состоятельной части общества со всеми вытекающими отсюда последствиями.  На тему «как продавать искусство» у нас уже опубликовано немало книг и масса статей, но ситуация не стала лучше (разумеется, в сравнении с западным опытом)****. Как это хорошо известно, художественный рынок в США и Европе, в других экономически развитых странах представляет собой сложную разветвленную систему, отражающую исторический опыт страны, художественные вкусы и традиции, ценностные ориентации определенных общественных групп, инфраструктуру спроса и предложения, механизмы  сбыта, жесткую конкуренцию и многое другое. Едва ли не главную роль в успешном функционировании рынка на Западе играет отнюдь не художник (музыкант, актер  и т.п.), а куратор (менеджер). Конечно, при отборе, как правило, учитывается профессионализм художника, но и он не всегда определяет результат. Много лет наблюдая отбор артистов (в основном музыкантов) из нашего региона западными менеджерами для выступлений на фестивалях и концертах, доводилось видеть и примеры субъективизма и (пользуясь забытым выражением советского времени) «местничества». Это означает, что отбор по правилам рынка отнюдь не является гарантом художественой значимости произведений.

   Одна из примет и особенностей нашего «переходного периода» - поиск компромисса между творчеством и рынком, во всяком случае для некоторых художников. Рынок и творчество  воспринимаются как несовместимые и даже взаимоисключающие явления, антагонизмы. В Узбекистане, как и в соседних государствах Центральной Азии, немало тех, кто совмещает работу для рынка (удовлетворяя спрос на «ориентальный кич», «ориентальный авангард» и т.п. – и добывания средств на существование) с творчеством «для души», для собственного свободного выражения. Моделируется своеобразный компромисс, в основе которого лежат не только психологические, но и художественные «уступки» художника.

   Художник-среднеазиат большей частью вынужден самостоятельно пробиваться на рынок, как внутри страны, так и за ее пределами. И здесь существуют разные пространства и возможности. Запомнилось название одной броской статьи в российском журнале второй половины 1990-х под странным для среднеазиатского уха названием «От базара – к рынку» (мол, от хаоса первоначальной стихии предпринимательства - к организованному рынку). А у нас в Узбекистане – напротив - выражение «бозор системаси» имеет устойчивый терминологический характер и собственно обозначает рынок как новое экономическое явление. И этот рынок все же имеет некоторые «национальные черты».

  Уникальным пространством местного художественного рынка (рынка внутри страны), например, для Ташкента, стало пространство в районе улицы Саилгох (бывшая ул. Карла Маркса, известная ныне в народе, как «Бродвей»). Аналогичные пешеходные улицы в Алмате, Бишкеке и других городах Центральной Азии ни в какое сравнение не идут с тем, что наблюдается в Ташкенте. Существенные различия заключаются и в масштабах, и в организации, и в участии художественных сил. Возможно, это в какой-то степени связано с почти полным отсутствием в Ташкенте частных художественных галерей. Феномен «ташкентского Бродвея», конечно же, заслуживает специального внимания, и, несомненно, может стать в будущем объектом художественно-социологического исследования. Остановлюсь на нем коротко.
Ташкентский Бродвей – это рынок, близкий по функциям к восточному базару. Одновременно он может рассматриваться и как тип своеобразной «народной галереи» «переходного периода», доступной для обзора населению и гостям столицы и при том - бесплатно. Это порядка 200-250 метров пешеходного пространства, заставленного по обеим сторонам живописными работами в 4-5 рядов. Одновременно здесь выставляется несколько сот картин (от 300 до 500). Такой стремительный количественный рост произошел в последние 5-6 лет.

   Не менее примечательна и тематика выставляемых работ. Внешние наблюдения показывают, что за последние 5-7 лет произошло качественное изменение тематики и ее смысловая дифференциация. Наряду со стихийным и хаотичным набором картин стала просматриваться осознанная установка на работу с «целевыми группами». Об этом говорят появившиеся в последнее время добротно (профессионально) выполненные копии картин Верещагина, а также раннего среднеазиатского авангарда (Усто Мумин, Волков, Уфимцев и др.). Очевидно, что эти серии картин рассчитаны на европейского туриста-обывателя, воспитанного в традициях ориентализма. (Кстати, этот момент может служить и показателем уровня развития культурного туризма в стране). Огромный и качественный выбор такого рода картин (плюс псевдовосточная современная тематика, в частности, в  подражание известному ташкентскому мастеру Акмаль Нуру) говорит о том, что дело здесь поставлено на конвейер, и работают серьезные специалисты, может быть, даже методом бригадного подряда. Чем не рынок в условиях местной экономики?

   Экономика решает все

   Еще полтора десятилетия назад движение культурных потоков, векторы культурного развития в Центральной Азии почти исключительно зависели от политического фактора, от принадлежности к той или иной политической системе. В последнее время на первое место выдвинулся фактор экономических интересов. По многим показателям он превосходит политический аспект. Постепенно и незаметно  сформировалось некое «новое мышление». На политические разногласия и все другие различия уже давно закрывают глаза, когда речь идет о возможных экономических выигрышах. И так поступают почти все современные политики – руководители государств.

  Соответственно изменилось и мышление деятелей культуры. Оно символизирует сдачу культурой своих относительно автономных и независимых позиций в социуме и государстве. Культура усилиями ее носителей постепенно подтягивается до уровня примитивных экономических отношений. 

  Показательным в контексте проблем культуры является «поведение» национальной и интернациональной бизнес-элиты. Банально известные черты - прагматизм, жесткий расчет и конкуренция, обогащение любыми способами - в наших условиях принимают свой первозданный (или первоначальный) вид. Культура в этом наборе – нередко желанный инструмент для достижения экономических целей или для создания благоприятного общественного имиджа носителя капиталов.

   Современные исследователи туркменской музыки цитируют слова великого туркменского поэта XVIII века Магтымкулы:

  Если к народу идет благополучие,
  Сперва придет певец-сказитель (озан).

   Перефразируя этот стих, можно сказать, что, если в страну идет транснациональная (или какая иная национальная) компания, то жди вложений в культуру. И слава Аллаху, это прекрасно, ничего плохого в этом, казалось бы, нет. Известно немало положительных фактов инвестиций и поддержки культуры со стороны крупных инвесторов. К тому же сохраняется надежда на высокую культуру бизнеса в США, европейских и других продвинутых странах, в особенности, на их, так сказать, этическую составляющую, о которой нередко говорится в пику нашей тотальной азиатской коррумпированности. Хорошо будет, если они с самого начала научат наших бизнесменов честному бизнесу. 

  Однако, похоже, что и с этой нашей «среднеазиатской иллюзией» придется окончательно распроститься. «Этапным событием» на пути избавления от вредных интеллигентских иллюзий можно считать появление новых документальных свидетельств о деятельности западного бизнеса в Центральной Азии. Причем именно в той его части, которая напрямую связана с национальными культурами. К таковым принадлежит недавний документальный фильм-расследование «Shadow of the Holy Book» финского журналиста Arto Halonen и его американского коллеги, проживающего в Финляндии, Kevin Frazier. В нем показано, что не существует каких-либо моральных и этических принципов, когда речь идет о проникновении на рынок и овладении природными ресурсами либо получении каких-либо заказов в том или ином государстве Центральной Азии. Огромное число переводов книги Туркменбаши «Рухнама» (порядка 40 языков) были профинансированы и сделаны многими всемирно известными компаниями (в Германии, Франции, Турции, США, других странах) в обмен на доступ к разработке тех или иных природных ресурсов Туркменистана, строительную и иную деятельность. «Бизнес-это бизнес, а мораль-это мораль», - сказал один из героев фильма, причастных к этому виду бизнеса, которого удалось разговорить. Иначе говоря, деньги не пахнут. И лишь одно раскаяние с экрана, сделанное финским бизнесменом.

  Мы и Европа

   Эти и другие аналогичные факты заставляют заново взглянуть на положение наших культур в современном мире, переоценить наше недавнее прошлое, а также понять характер и динамику наших отношений с европейской культурой и цивилизацией. Речь не идет о каком-либо ограничении культурных контактов с евро-американской культурой. При всем желании это и невозможно было бы сделать в нынешнем глобализированном и техногенном мире. Речь может идти только о проблеме нахождения баланса между сохранением собственных традиций и постоянным взаимодействием с мировым (в первую очередь западным) культурным миром. Как сберечь свое, осваивая новое? Развивая национальное, не погрузиться в  самоизоляцию? Как, выявляя и критикуя негативные явления, привносимые западной глобализацией, избежать противостояния культурных миров и не навредить взаимосвязи наших культур.

  Речь может идти о возможности концептуального объединения поверх национальных и государственно-политических структур с целью построения новой концепции конвергенции, но теперь уже - культурной конвергенции. То есть осознанной интеграции позитивных накоплений советской социалистической системы и западных культурных и социальных ценностей. Похоже, что идеи конвергенции, длительное время дискутировавшиеся в бытность Советского Союза, в наши времена забыты. А между тем, ныне, как никогда ранее, у нас имеются возможности и условия для созидания единого и неделимого культурного мира. Но что-то не так.

   Попробую обозначить, что «не так» с западной стороны. В целом западной общественной мыслью применительно к постсоветской Средней Азии продолжает интенсивно продвигаться и формироваться «комплекс жертвы социализма». (Разумеется, как нам всем хорошо известно, в это дело вносят большой, если не решающий вклад, представители «культурной и научной общественности» наших собственных стран). Довольно часто сталкиваешься с тем, что западные ученые и деятели культуры все еще пребывают в состоянии холодной войны. Хотя для нас эта война вроде бы закончилась с распадом СССР. Они находятся на исходных позициях неприятия советской системы как исторически неправомерной (нелегитимной), однозначно заклейменной в качестве тоталитарной. О чем бы ни шла речь, какой бы период не рассматривался, - он рассматривается с исходных (уже заданных) негативных позиций.

   Мне довелось и ныне приходится по собственному опыту многократно наблюдать, что почти каждый культурный проект, касающийся нашего региона и подаваемый нашими гражданами в международные грантодающие организации, начинается с преамбулы (так сказать, с постановки проблемы) - уничижительной критики собственного недавнего исторического прошлого. Это стало неким гарантом получения гранта. И воспринимается как норма, и поощряется западными экспертами и советниками фондов.

  Приезжающий молодой исследователь с Запада, воспитанный на советологических конструкциях периода холодной войны, еще до реального знакомства с регионом, имеет готовую методологическую установку. Такие же установки имеют и наши молодые ученые, наскоро перекованные и обученные в западных центрах, а нередко (попутно) отравленные махровым антисоветизмом (в смеси с русофобией). Очень часто такой западный ученый вообще даже не считается с существованием огромной предшествующей научной традиции, созданной в русский и советский периоды. Особенно это касается советского периода – он просто отметается как идеологизированный и пропагандистский. Такой исследователь привносит видение проблемы, типичное для времени техногенной цивилизации Запада, хронологически и по всем другим параметрам не совпадающее с нашей культурной  евразийской парадигмой. Также оценивается и состояние науки, не совпадающее с парадигмой евро-американских исследований. Можно привести сколько угодно примечательных примеров*****, хотя, разумеется, есть и немало примеров другого порядка – уважительного отношения к предшествующей научной традиции в местах реализации грантового исследования.

  Кстати, русский язык нередко рассматривается западными исследователями и культурологами, работниками экспертных групп и т.п. только лишь как индикатор принадлежности к бывшему СССР (с соответствующими оргвыводами), тогда как для нас он не только фактор обладания общим огромным культурным наследием, но и один из решающих факторов нашего регионального культурного единения, региональной культурной идентичности, нашего общего будущего. Не говорю о том, что знание русского языка – это способ выживания для многих тысяч людей из нашего региона, вынужденных выезжать на заработки в регионы России. Вместе с тем, уже формируется  новое поколение, не знающее русского языка. А с ним грядут новые серьезные проблемы и для культурной ситуации в регионе.

   Таким образом, продолжает формироваться образ врага (повергнутого, но еще не добитого), комплекс жертвы (это целые поколения), и одновременно, - образ прогрессивной и демократической западной системы, выступающей в роли спасителя- культуртрегера. Как  было бы хорошо, если бы все было так просто. Но, как известно, и сама западная система подвержена болезненным кризисным процессам. К тому же – и это важно - не следует забывать, что эти же навязываемые «факторы» невольно провоцируют отторжение от мирового культурного процесса и новую мобилизацию внутри нашего региона. У нас не такой уж большой выбор исторических опор, чтобы объединиться в регионе. Советское прошлое, советское культурное наследие  - все же одно из устойчивых общих достояний, способных объединить разрозненные культурные силы. Однако понятна и очевидна неплодотворность  такого базиса в условиях происшедших изменений и нынешней реальности. И здесь мы вновь возвращаемся к идее культурной конвергенции, разработке новой теории взаимодействия культурных миров. Первым шагом на этом пути должно стать признание самоценности советского культурного наследия, как особого культурно-исторического явления в качестве важного компонента новых построений.

  Одно из ярких последствий глобализации – происходящий ныне распад культурного сообщества в наших национальных государствах. Формируется новая элита (очень тонкая прослойка общества) и огромная масса народа, лишенного высоких достижений культуры, и вынужденного довольствоваться «отходами» культуры «секонд хэнда». Между ними растет культурная пропасть. Новая культурная элита - проводники новой культуры - это и те, кто получил образование в университетах США и Европы и владеет английским языком. Знание английского открывает доступ для получения дальнейшего образования на Западе, продвижения карьеры. Поощряя изучение английского и, в то же время, сокращая сферу применения и масштабы изучения русского, проводники такого (несбалансированного) курса создают новую культурную ситуацию в регионе. Готовы ли мы в условиях цивилизационного слома, переживаемого на постсоветском пространстве и культурами Средней Азии, и в рамках естественной культурной конкуренции противопоставить новым моделям культурного развития свою собственную региональную концепцию культурного развития?

  Мы и мусульманский Восток

   Одним из механизмов и опор в культурном противоборстве, хотим ли мы этого или не хотим, объективно остается религия ислам. Ислам – это крупный нерастраченный культурный ресурс и фактор развития нашего культурного бытия и художественного творчества. Этот процесс постепенно набирает силу. Уже давно рядом с заброшенными домами культуры советского времени благополучно выстраиваются современные компактные мечети (как самими общинами, так и спонсорами из Турции, арабских и других стран мусульманского Востока). То, что наблюдается, например, в сельской местности Кыргызстана, да и других соседних стран. Но если в Кыргызстане мечети, как и дома культуры, еще не очень посещаемы, то в Узбекистане и Таджикистане – напротив – процесс уже приносит свои результаты. Постепенно и неуклонно вымывается и исчезает социальная база не только для современного искусства, но и вообще для какого-либо светского художественного творчества. В первую очередь в сельской местности и регионах. Конечно, в этом свою особую роль сыграли политические перипетии последнего десятилетия, включая почти полное уничтожение сектора неправительственных организаций и закрытие большинства международных фондов (в первую очередь, в Узбекистане). Не хочется сгущать краски, но иногда кажется, что все эти инсталяции и хепенинги – теперь уже удел столиц и небольшого, одного и того же, крайне ограниченного круга художественной среды (половину из которых нередко составляет дипломатический корпус и представители немногих международных организаций).

   Неизбежность возрождения исламского фактора в культуре заставляет нас присмотреться к нему более внимательно. Что он несет с собой, каковы «позитивные» и «негативные» стороны его усиления?

   Исламский фактор в культуре Центральной Азии может быть обозначен в четырех важных ипостасях:

   1. Творческое художественное  начало в самой культовой практике ислама;
   2. Собственно исламское искусство, основанное на базисных элементах религии;
   3. Исламские идеи и образы в светских формах художественного выражения ( театр, композиторская музыка, изобразительное искусство, кинематограф и др.);
   4. Художественное выражение в формах народного ислама и суфизма.

  По каждому из этих направлений можно долго дискутировать. Особый интерес вызывает исламское искусство, которое сейчас бурно возрождается в Узбекистане и Таджикистане. Именно через этот канал (а также через светское искусство с исламским содержанием) в перспективе может осуществляться один из плодотворных выходов в культуры других исламских стран – Индию, Иран, Афганистан, арабские страны; восстановление и возрождение исламского культурного единства в масштабах, выходящих за пределы постсоветской Центральной Азии. Возможно, этот фактор станет решающим и для усиления наших культурных взаимосвязей с цивилизацией Запада.

   * Слово «художник» я применяю здесь в широком смысле, обозначая им самые разные проявления профессиональных видов творчества – собственно в изобразительном искусстве, музыке, театре, и т.п.
   **   Примечательно, например, интервью с известным собирателем авангарда И.В. Савицким в одном из старых документальных фильмов о нем и Каракалпакском музее, где И.В. Савицкий признается о том, какую конкуренцию ему приходится выдерживать, чтобы ранее других выбрать работы авангаристов для своего музея. Эта документальная хроника идет в разрез с современными трактовками образа И.В.Савицкого как одиночки, забиравшего в далекую пустыню никому не нужный хлам авангарда.
   ***    Вспоминаю, как еще лет 10-15 назад попытки заплатить традиционным музыкантам в Средней Азии (в частности, в Узбекистане) за исполнение музыки в каких-либо некоммерческих целях большей частью встречались в штыки или даже воспринимались как оскорбление. В течение последних нескольких лет ситуация радикально изменилась в соответствии с принципами «рыночной экономики».
   ****   Основные публикации на эту тему (в том числе переводные с европейских языков) появляются прежде всего в России, но они так или иначе известны специалистам, в первую очередь, искусствоведам в наших странах,. 
   *****  К примеру, как-то довелось обратить внимание одного французского этномузыковеда на то, что в его книжке многое нам уже достаточно хорошо известно по публикациям советских ученых. В ответе прозвучало, что «я, мол, не знаю русского языка», но с недвусмысленным акцентом, - и не хочу знать этот язык «колонизаторов».

Александр Джумаев (Узбекистан)

обратно (back)

english

©СЦСИ 2001-2002 (SCCA -Almaty 2001-2002)