К столетию выхода в свет книги Отто Вейнингера «Пол и характер». "Каждый человек колеблется "Секс, эта инстанция, господствующая, "Пол есть окно в другой мир, Онтологическая проблематика, связанная с разделением полов и войной между ними планомерно погружает мир современной культуры в экзистенциальный хаос, состоящий из нагромождения унылых рационализаций, смысл которых заключается единственно в том, чтобы люди всякий раз находили различные способы оправдания своим поступкам, не имея представления об их подлинных мотивах и даже не желая знать что-либо о них. Пол – дискретная, поливалентная, вибрирующая величина, определяющая культурные доминанты в тот или иной период человеческой истории и дискурсивные практики ее описывающие. «Женщины сумели через подчинение обеспечивать себе гораздо большую выгоду и даже господство». Интерпретируя данное высказывание Ницше из «Человеческого, слишком человеческого», Жак Деррида замечает, что движущими пружинами ницшевских суждений о половом различии, о «вечной войне полов» о смертельной ненависти между полами являются те значения, которые он придает так называемому процессу освоения (присвоения, освоения, взятия во владение, дара и обмена, господства, рабства и т.п.), когда женщина отдаваясь, выдает-себя-за , притворяется и таким образом обеспечивает себе безраздельное господство («Шпоры: стили Ницше»). Эту, по преимуществу женскую технологию овладения наличным составом сущего, в свое время умело использовали в своих политических целях такие основатели тоталитарных режимов как Сталин и Гитлер, притязания которых на мировое господство были более чем очевидны. На бытовом же уровне всем известно, что симуляция, выдавание-себя-за – это самый доступный способ манипуляции людьми, общественным мнением и т.п. Поэтому можно говорить и о формах бытового фашизма, инспирируемого главным образом привлекательными женщинами средних лет, как правило имеющими высшее образование и солидные доходы. Ханна Арендт в книге «Происхождение тоталитаризма» утверждает, что моделью тоталитарной системы является, по существу, чистая логика, логическая последовательность интеллектуальных операций. Женщина, выстраивая свой дискурс также безжалостно последовательно стремится к тому, чтобы мужчина, едва лишь согласившись с исходными посылками уже никак не мог бы вырваться из его плена. Мужчина делает ставку на общие принципы бытия, женщина на его логику. Вполне возможно, что именно из этого фундаментального различия проистекает традиционный вопрос философии относительно того, что же считать первичным, форму или материю. Идеализм – прерогатива мужского дискурса, материализм же женского. В финале своей работы «Слова и вещи» Мишель Фуко пишет: «Мужчина был поглощен на заре цивилизации сначала природой, этой mater rerum, затем позднее ее культурной матрицей – мифом, тоталитарным дискурсом, макронарративом, т.е. тем, что представляет собой alter ego мужчины». Да, именно поглощен, а еще лучше очарован, заворожен, одним словом соблазнен. Процесс глобализации и процесс феминизации в условиях цивилизации идут рука об руку. Глобализации соответствует ницшевское понятие «Воли к власти», переведенное не только на язык политики, но и гендерных оснований культуры. Женщина ныне ощущает непреодолимое стремление почувствовать власть над тем существом, которое подготовило почву для своего тотального закабаления со стороны женщины. Мужчина является заложником женского тотализующего дискурса. «Все мужики одинаковы» - вот та сакраментальная фраза, которая уже на бытовом уровне свидетельствует о всеобъемлющем его характере. Власть – слово женского рода. Власть нацелена на подавление тех сил, которые в своем свободном развитии способны противопоставить себя ей. Вот почему у массовой культуры больше шансов сменить status quo власти, чем у культуры элитарной или традиционной. Массовая культура, культура уже не «безмолствующего» большинства. Властвуя над умонастроениями людей, массовая культура воспринимает себя как некую возможную альтернативу продвижения цивилизации по пути тотального контроля над населением большинства стран, выбравших демократический путь развития. Если так можно выразиться, массовая культура выступает наряду с институтом власти в качестве «со-крата». Таким же альтернативным вариантом реальности следует считать и женский тотализующий дискурс. К ницшевскому тезису: «Идя к женщине возьми плеть». Женщина понимает лишь язык насилия, но совершенно не в том смысле, что она якобы становится понятливой благодаря репрессивным мерам, применяющимся по отношению к ней, а потому, что язык насилия – это ее родной язык, поскольку она ближе, чем мужчина стоит к так называемой «объективной природной реальности». Мужчина ввел в общественную жизнь различные законодательные институции с тем, чтобы посредством их защитить себя от этой изначальной грамматики насилия. Верный признак конца цивилизации – наступление так называемой «эры промискуитета». Дискриминация со стороны женщины чаще всего проявляется в виде морального цинизма или истерии, являющейся следствием похоти и ханжества, которые достались ей в наследство со времен «материнского права». На заре средних веков Отцы Церкви воспринимали женщину как орудие дьявола, как сосуд плотских вожделений. Выражаясь же в категориях современного гуманитарного знания, женщина – это сущность не-сущности, это – инстанция не заключающая в себе никакого послания, (вечно скучное в женщине, по выражению Ницше), кроме того, чтобы быть машинерией соблазна. Женское тело буквально источает соблазн. В строгом смысле инициатива соблазнения принадлежит исключительно женщине, женщине, которую в просторечии именуют стервой. Что привлекает наивных мужчин в женщинах такого рода, так это ощущение опасности, смертельного риска, которые они испытывают, находясь под воздействием чарующей песни соблазна. Не благодаря ли ему, самки некоторой разновидности азиатских скорпионов завлекают самца с тем, чтобы после спаривания, избавится от него как от отработанного природного материала путем нанесения смертельного удара? Не этим ли объясняется тот факт, что подавляющее большинство мужчин предпочитают закоренелых стерв. Тихие, целомудренные создания, женщины, не способные «произвести впечатление» практически не умеют привести в действие машинерию соблазна. Таким образом, когда мужчина допускает, предположим, высказывание типа « женщина всегда права», «чего хочет женщина, того хочет бог», то он, наверняка, под женщиной здесь подразумевает стерву. Силовые линии гендерного гештальта, существующие между М и Ж, не симметричны и не равнозначны. Для того чтобы убедиться в этом нет необходимости выстраивать специальную мотивационную теорию сексуального поведения. Достаточно включить телевизор и окунуться в мыльную среду хотя бы очередного сериала, в котором вот уже который раз не на шутку медленно, но верно раскручивается очередная война полов между двумя главными персонажами: Он не может понять ее намерений, Она же попросту не хочет понять его. Ситуация до анекдотического проста. Данная асимметрия гендерного гештальта содействует во-первых: детерриториализации тела мужчина и истеризации тела женщины; во-вторых, появлению индивидов с девиантным поведением (извращенцы, насильники, маньяки-убийцы); в-третьих: установлению на микроуровне отношений строящихся по основополагающему принципу террориста «пикнешь-убью» или основополагающему принципу проститутки «не заплатишь-не дам»; в-четвертых: утверждению универсальной модели безграничного промискуитета. Объясняя рост и установление гегемонии буржуазии посредством заботы о сексуальном теле, о чем свидетельствуют многочисленные руководства по гигиене тела, искусству долголетия, Фуко утверждает, что в данном случае речь идет о «динамическом расизме», расизме экспансии. Я считаю, что аналогичный процесс наблюдается не только на уровне борьбы классов, но и на уровне межполовом. Если учесть, что глобальные оппозиции берут свои начала в локальных социальных телах (будь то семья, ограниченные группы людей, те или иные общественные институции), то можно редуцировать описанные Фуко эффекты социального тела к телам сексуальным, где главным персонажем является сексуализированное тело женщины, стремящееся к гегемонии, неважно какой – экономической, политической или половой, поскольку экспансия, осуществляемая женщиной, идет одновременно во всех направлениях. В условиях цивилизации тотализующий дискурс, носителем которого является по преимуществу женщины, направлен сегодня не столько на воспроизводство человеческого рода, сколько на воспроизводство и потребление сексуального тела женщины. Следует заметить, что экспансионистские стратегии женщины вызваны отнюдь не местью по отношению к мужчине, якобы терроризировавшему ее на протяжении десятка веков (к счастью, память человеческих существ, а тем более женщин, не простирается так далеко), а появлением общественных институтов, осуществляющих контроль за рождаемостью с помощью пресловутых контрацептивных средств. Процесс сексуализации тела женщины происходит не только по линии культивирования контрацепции. Это, так сказать лишь верхушка айсберга. Сам порядок тотализующего дискурса бросает ее в объятия навязчивых состояний, связанных с обостренным ощущением своего тела как до предела насыщенного сексуальной энергией. Так в рамках цивилизации зародился новый тип женщины, женщины страдающей истерическими припадками, женщины, чей удел – рассматривать секс как нечто убийственное для нее и одновременно спасительное. Ради удовлетворения своего либидо она готова опрокинуть «принцип реальности» в угоду «принципа удовольствия». Ум женщины – это лишь один из блоков машины желания, и он функционирует лишь в сцеплении со стихийной органикой женской плоти. Нравственные и мировоззренческие установки, выработанные цивилизацией, женское истеризованное тело воспринимает, с одной стороны, как некую преграду, стоящую на пути удовлетворения ее желаний, и которую необходимо форсировать, а с другой стороны, просто как фикцию, считаться с которой было бы большой глупостью. В условиях постиндустриального общества женщина функционирует как объективированный импульс, направленный в сторону архаического прошлого человечества, как рудимент, требующий возврата к первобытному хаосу. Сексуальные, властные, экономические отношения, развертывающиеся в рамках цивилизации, используются женщиной как инструменты для реализации власти «сверхбытия», находящегося по ту сторону возможного и невозможного, реального и фантасмагорического. На этом рубеже и начинается работа репрессивной механики желания, функционирующей в доиндивидуальном, трансцендентальном поле человеческой культуры. Кризис цивилизации, а также гуманитарных наук ее описывающих я связываю с принципиальной неразрешимостью гендерных проблем пока они решаются в рамках вульгарного метафизического переворачивания таких понятий как мужское и женское или их концептуальной нивелировки. Мужчина и /или женщина, исполняя роль транцендентальных означаемых какими являются к примеру метафизические понятия добра и зла оказываются совершенно иррелевантными по отношению к общей культурной ситуации, возникшей на переломе эпох. Вопрос ныне состоит в том, благодаря каким технологиям мышления станет возможным осуществления выхода за пределы бинарной оппозиции мужское/женское в область непредставимого, неподдающегося никакой репрезентации в силу свойственной этой оппозиции комбинаторной квази-морфологии. Игра интенсивностей, присутствие абсолютно другого, жизнь, лишенная судьбы, реализующая себя в модусе перманентного творения - дыхание Тайны, царства истинной недостоверности. Промискуитет – банальная судьба цивилизации, уставшей от самой себя и испытывающей непреодолимую тягу к архаическим формам существования. Жанат Баймухаметов, обратно (back)english©СЦСИ 2001-2002 (SCCA -Almaty 2001-2002) |