“Тряпочки” – экспонаты, похищенные из лирического музея М.Эпштейна, - похищенные
давным-давно, но до сих пор прилежно хранящие память о своих истоках.
Лирический музей Эпштейна – суверенная территория домашней ветоши-рухляди, рядовых ветеранов “обихода”, - вещей, не имеющих материальной ценности, но заработавших ценность символическую на фронтах частной жизни.
Это ни в коей мере не коллекция реди-мейда: пространство лирического музея не есть “эстетическое поле”, а лишь поле интенсивной вещности, данности, - определенности, исключающей понятие “серийности”.
Экспонат лирического музея - вещь – проживает свою жизнь в своего владельца, но и хозяин вещи проживает частицу жизни в вещь. Вещь, выставленная в лирическом музее, памятник своему владельцу, но и владелец есть мемориал своей вещи.
Превратно истолковывая известное высказывание Золя, что человек подчинен вещам, можно сказать: пространство для человека освобождается лишь тогда, когда он освобождает пространство для вещи.
Но вернемся к “Тряпочкам”, точнее к связанной с ними детективно-эпической историей.
Автор, наш лирический герой, мучимый идеей создания личного лирического (простите за тавтологию) пространства, замыслил похитить из музея экспонаты-тряпочки.
Слово “похитить” вроде бы в данной ситуации не вполне легитимно, ибо нельзя похитить то, что твое по праву, - но лирический герой умудрился сделать именно это. Разглядывая результаты своей акции, он обнаружил, что приобретение его – вновь лишь копия взыскуемой вещи, снимок, репродукция, верхняя тоненькая пленочка. Но наш герой постарался не отчаиваться. Очередной раз прочитав себе проповедь об утрате понятия аутентичности, о девальвации идеи "“здесь и сейчас”… - и далее весь краткий курс молодого бойца постмодернизма, - он вроде как утешился, и попытался уверить себя, что его “Тряпочки” – это тряпочки, и заставил “Тряпочки” имитировать повадки тряпочек живых.
И стал наш лирический герой развешивать фотографии на веревках, и стирать их порошком “Тайд”, отчего они приобрели морозную свежесть
И вот финал нашего эпоса: до сих пор герой еженедельно стирает фотоснимки в своей стиральной машине “БОШ”, а также ежедневно кормит и умерщвляет своего цыпленка “Тамагочи”, а также еженощно посещает эротические чаты, где реализует свои фантазии.
И на этих обживаемых героем пространствах имитации мы чувствуем рождение новой вещности- имитации определенности, данности. Между новой вещью и ее хозяином нет жесткой связи, новая вещь- посредник, вектор. Это вещь отсылающая, вещь - линк; и центральное в этой гипертекстовой среде является фигура отсутствия, которая своим присутствием заполняет пространство новой вещности.
И новая вещь требует своего лирического музея, где она бы предстала в своей сущности- в неэстетической, утилитарной и других функций. Сущность же новой вещи в ее метафоричности - предметность ее зыбка, новая вещь словно рассыпается в руках, она призрачна, не материальна. Мир вокруг нас снова метафоричен, как в детстве, когда поэзия была разлита в воздухе, и царил поэтический пантеизм.
И лирический музей новой вещи только предстоит создать. Пока музея нет, есть только экспонаты - например, “Тряпочки”.
…А “Тряпочки” мне понравились.
Оля Риль.