Возвращение Белой Аруаны, или
Ответственность стать Моцартом
Современность быстро меняется. Все стало подвижным и изменчивым.
То, что было в современном искусстве актуально вчера, быстро теряет
свою остроту и ценность. В воздухе носится
что-то новое,
которое как обычно на поверку может оказаться забытым старым. Умонастроение
новой эпохи можно ощущать пока на уровне подсознания, когда чувствуешь
время как некую вязкую массу, биопсихологическое поле, в которой посверкивают
какие-то знаки
и сигналят некие индикаторы, требующие разгадки. Эта масса излучает невидимые
флюиды, которые намекают на то, что заканчивается эпоха критического
мышления, а значит деконструкции, и как не странно цинизма и т.п. Так,
известный российский художник В. Сальников, побывавший на Оберхаузенском
кинофестивале, с иронией пишет о фильме «Болдинская осень»,
посвященном русской литературе: «…как видите,
кто-то еще
верит в ее существование (кроме филологов) и про Бога»
1.
Однако из всех российских фильмов, именно «Болдинская осень» была
отмечена грамотой. Сошлемся опять же на мнение российских
арт-критиков, которые
уже констатируют сегодняшнее состояние искусства и называют его культурой
постдеконстукции (В.Пацюков). Вероятно, можно осторожно сказать, что происходит
постепенное изменение дискурса с критического на новый. Как отмечает
Анна Матвеева, на смену «Это смешно!» приходит состояние «Это
не смешно!». Позволим себе длинную цитату из Матвеевой: «Такая
позиция, невозможная для художника (и вообще для мыслящего человека) начала
и середины
90-х годов, которому все было «смешно»,
сегодня становится все заметнее и поднимается на щит. И, похоже,
она не без основания претендует на то, чтобы определить умонастроение
времени, стать new attitude и открыть
какие-то новые эстетические
и этические перспективы, определяемые этикой персональной включенности,
реабилитацией самой идеи ценностной иерархии и эстетикой некоего «холодного» сопереживания.
Контуры ее пока расплывчаты, опасности уже ясны (проблематичность критической
дистанции и тоталитарный потенциал). Но отступать тоже некуда»
2.
Еще один довольно знаменательный момент, который можно привести в качестве
анекдота из жизни современного искусства. Вот что пишет Богдан Мамонов,
часто выступающий в ХЖ со своими рецензиями на московские
выставки: «На днях Анатолий Осмоловский в приватной беседе
сделал любопытное признание: « Я, — сказал он, — слушал «Реквием» Моцарта
и буквально рыдал» (Воистину, «если выставить в музее
плачущего большевика…»). «Я понял — продолжал
знаменитый радикал, — все, что мы делаем — это
полное г…(сокращено автором Г.С.), и нам никогда, никогда
не создать ничего подобного!»3.
И далее Богдан Мамонов восклицает: «Знаменательные слова. И абсолютно
верные. Современному художнику, возможно, остались лишь нон-спектакулярные формы
искусства, а любые попытки быть Моцартом и изготовить шедевр…могут
показаться нашему слишком уж изощренному глазу «фальшаками».
Впрочем, возможна и полярная точка зрения. Может быть, художник и должен
не побояться сделаться нелепым, и взять на себя ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
СТАТЬ МОЦАРТОМ при ясном осознании смехотворности такой попытки, при всей ее обреченности»4.
Хочется оспорить последнее высказывание Богдана Мамонова, ибо состояние обреченности
такой попытки работает только в старой системе координат. Но почему-то осознание
ответственности художника и желание стать Моцартом появилось? И разве
это не признак, пусть очень слабый, рождения чего-то нового?
Характерная особенность Современности — глобализм мышления, геополитический
размах и как результат — синтетическое мышление, когда отчуждение, присущее
западному мышлению и чуждое нашему, преодолевается. И мы можем
предполагать и строить радужные надежды на диалог между художником
современного искусства и зрителем. Что ждет от нас современность?
Кажется, критика уже не востребована, так как раньше. Требуется конструирование
моделей будущего, ибо современная модель мирового развития испытывает сильнейший
кризис. И если художник — болевая точка современности, и если
он ОТВЕТСТВЕНЕН, то его задача сегодня — работа над созданием
Будущего. Нащупывая пути движения вперед, можно с таким же успехом
использовать современные визуальные практики. Так, на наш взгляд, знаком
Времени является появление видео Ширин Нешат, которое вызывает катарсис, сильное
переживание, как и в старые добрые времена.
У известного казахстанского писателя Сатимжана Санбаева есть замечательный
рассказ «Белая Аруана», написанный им еще в 1969 году.
Без всякой иронии хочется спеть дифирамб этому произведению. Рассказ посвящен
белой верблюдице — аруане, вечно стремящейся убежать на родину.
Ткань рассказа вибрирует, словно живая, наполненная живыми звуками степи, человеческого
горя и счастья, тоски и вечного запредельного стремления к чему-то более
высокому, чем есть обыденная жизнь. И в тоже время в этой обыденной
жизни есть своя обыденная магия, когда жизнь человека неотделима от мира
природного. Это органическое пребывание кочевника, его мировосприятие вызывают
ощущение цельности. Ощущение мира чувственного, теплого очень органично, поэтому
в нем нет фальши. (А все наши современники боятся фальши). Больше
всего запоминается образ Белой аруаны, неуклонно бегущей по степи в сторону
своей родины. Рассказ погружает в драматизм, в органику простой человеческой
жизни. Обыкновенные человеческие чувства — страдания, радость, любовь,
рождение — вот основной рефрен рассказа. И еще, может
быть, тоже главное — это истинное настоящее кочевническое сознание,
мироощущение, основная черта которого — органичность восприятия мира.
Рассказ Санбаева затронул меня, ибо образ Белой Аруаны напомнил мне образ
искусства, периодически изгоняемый из актуального искусства. Художественный
Образ сегодня — некая непостоянная субстанция, но, как и Белая
Аруана, образ в искусстве вечно стремится вернуться в родное лоно.
На мой взгляд, современное искусство Казахстана имеет возможность долго
жить и состояться на мировой художественной сцене, если оно попытается
воспроизвести в своих проектах цельное магическое и органическое
сознание. Это то, чего не хватает Западу. Ибо особенность менталитета
казахстанского (не только казахского) состоит в органичности мировоззрения
и открытости, что способствуют умению коммуницировать на самом обычном
человеческом уровне. Органика — в самом высшем смысле этого
слова, проявления ее вызывают в каждом человеке отклик. И если
художники — шаманы, то главное, что они могут передать — это
ощущение своего магического сознания, того внутреннего, органического восприятия
жизни. Для развития «органической» линии в искусстве есть
все предпосылки. Во-первых, в органике есть сильнейшая потребность,
так как современный человек становится сегодня объектом различного рода манипуляций
и ищет оппозицию «тоталитарности» мира искусственных синтетических
предметов. Во-вторых, если опираться на местный менталитет,
то недавнее кочевническое прошлое еще дышит и живет в каждом,
хотя уже многое утрачено. В-третьих, если опираться на традицию
в искусстве, то тогда стоит обратиться к мировоззренческой платформе «органического» направления
в русском авангарде в творчестве Елены Гуро и Михаила Матюшина,
а также более любимого в нашей стране В. Стерлигова, пребывание
которого в Казахстане носит мифологический оттенок. Мировоззренческая
платформа художников-органиков построена «на восприятии мира как
целостной органической структуры, в которой царят закон, порядок и становление» (Алла
Повелихина)5. Для художников-органиков
важно «проникнуть вглубь законов Органики, с целью увидеть невидимое,
скрытое от простого глаза, увидеть, как реальность начинается открываться
изнутри»6.
Выражение этого органического восприятия мира и есть, на наш взгляд,
тот путь, который даст искусству Казахстана неповторимое лицо. Однако, говоря
об органике, я не хочу, чтобы это было понято в утрированном
виде. Проекты могут быть о любой сфере жизни человеческого общества, органика
здесь понимается как метод, прием, используемый художником. Это качество «органического» видения
присуще ряду казахстанских художников. Например, Ерболсыну Мельдибекову или
Саиду Атабекову. И старая формула художник — шаман обретет свое
новое звучание, как и получат свое новое наполнение старые термины Матюшина «Новый
пространственный реализм», Зор-Вед (Зрение + Ведание). Ибо
ведание — прерогатива художника.
***
Возможно, Белая Аруана возвращается.