Гульдана Сафарова

Возвращение Белой Аруаны, или
Ответственность стать Моцартом
Современность быстро меняется. Все стало подвижным и изменчивым. То, что было в современном искусстве актуально вчера, быстро теряет свою остроту и ценность. В воздухе носится что-то новое, которое как обычно на поверку может оказаться забытым старым. Умонастроение новой эпохи можно ощущать пока на уровне подсознания, когда чувствуешь время как некую вязкую массу, биопсихологическое поле, в которой посверкивают какие-то знаки и сигналят некие индикаторы, требующие разгадки. Эта масса излучает невидимые флюиды, которые намекают на то, что заканчивается эпоха критического мышления, а значит деконструкции, и как не странно цинизма и т.п.  Так, известный российский художник В. Сальников, побывавший на Оберхаузенском кинофестивале, с иронией пишет о фильме «Болдинская осень», посвященном русской литературе: «…как видите, кто-то еще верит в ее существование (кроме филологов) и про Бога»1. Однако из всех российских фильмов, именно «Болдинская осень» была отмечена грамотой. Сошлемся опять же на мнение российских арт-критиков, которые уже констатируют сегодняшнее состояние искусства и называют его культурой постдеконстукции (В.Пацюков). Вероятно, можно осторожно сказать, что происходит постепенное изменение дискурса с критического на новый. Как отмечает Анна Матвеева, на смену «Это смешно!» приходит состояние «Это не смешно!». Позволим себе длинную цитату из Матвеевой: «Такая позиция, невозможная для художника (и вообще для мыслящего человека) начала и середины 90-х годов, которому все было «смешно», сегодня становится все заметнее и поднимается на щит. И, похоже, она не без основания претендует на то, чтобы определить умонастроение времени, стать new attitude и открыть какие-то новые эстетические и этические перспективы, определяемые этикой персональной включенности, реабилитацией самой идеи ценностной иерархии и эстетикой некоего «холодного» сопереживания. Контуры ее пока расплывчаты, опасности уже ясны (проблематичность критической дистанции и тоталитарный потенциал). Но отступать тоже некуда»2.

Еще один довольно знаменательный момент, который можно привести в качестве анекдота из жизни современного искусства. Вот что пишет Богдан Мамонов, часто выступающий в ХЖ со своими рецензиями на московские выставки: «На днях Анатолий Осмоловский в приватной беседе сделал любопытное признание: « Я, — сказал он, — слушал «Реквием» Моцарта и буквально рыдал» (Воистину, «если выставить в музее плачущего большевика…»). «Я понял — продолжал знаменитый радикал, — все, что мы делаем — это полное г…(сокращено автором Г.С.), и нам никогда, никогда не создать ничего подобного!»3. И далее Богдан Мамонов восклицает: «Знаменательные слова. И абсолютно верные. Современному художнику, возможно, остались лишь нон-спектакулярные формы искусства, а любые попытки быть Моцартом и изготовить шедевр…могут показаться нашему слишком уж изощренному глазу «фальшаками». Впрочем, возможна и полярная точка зрения. Может быть, художник и должен не побояться сделаться нелепым, и взять на себя ОТВЕТСТВЕННОСТЬ СТАТЬ МОЦАРТОМ при ясном осознании смехотворности такой попытки, при всей ее обреченности»4. Хочется оспорить последнее высказывание Богдана Мамонова, ибо состояние обреченности такой попытки работает только в старой системе координат. Но почему-то осознание ответственности художника и желание стать Моцартом появилось? И разве это не  признак, пусть очень слабый, рождения чего-то нового?

Характерная особенность Современности — глобализм мышления, геополитический размах и как результат — синтетическое мышление, когда отчуждение, присущее западному мышлению и чуждое нашему, преодолевается. И мы можем предполагать и строить радужные надежды на  диалог между художником современного искусства и зрителем. Что ждет от нас современность? Кажется, критика уже не востребована, так как раньше. Требуется конструирование моделей будущего, ибо современная модель мирового развития испытывает сильнейший кризис. И если художник — болевая точка современности, и если он ОТВЕТСТВЕНЕН, то его задача сегодня — работа над созданием Будущего. Нащупывая пути движения вперед, можно с таким же успехом использовать современные визуальные практики. Так, на наш взгляд, знаком Времени является появление видео Ширин Нешат, которое вызывает катарсис, сильное переживание, как и в старые добрые времена.  

У  известного казахстанского писателя Сатимжана Санбаева есть замечательный рассказ «Белая Аруана», написанный им еще в 1969 году. Без всякой иронии хочется спеть дифирамб этому произведению. Рассказ посвящен белой верблюдице — аруане, вечно стремящейся убежать на родину. Ткань рассказа вибрирует, словно живая, наполненная живыми звуками степи, человеческого горя и счастья, тоски и вечного запредельного стремления к чему-то более высокому, чем есть обыденная жизнь. И в тоже время в этой обыденной жизни есть своя обыденная магия, когда жизнь человека неотделима от мира природного. Это органическое пребывание кочевника, его мировосприятие вызывают ощущение цельности. Ощущение мира чувственного, теплого очень органично, поэтому в нем нет фальши. (А все наши современники боятся фальши). Больше всего запоминается образ Белой аруаны, неуклонно бегущей по степи в сторону своей родины. Рассказ погружает в драматизм, в органику простой человеческой жизни. Обыкновенные человеческие чувства — страдания, радость, любовь, рождение —  вот основной рефрен рассказа. И еще, может быть, тоже главное — это истинное настоящее кочевническое сознание, мироощущение, основная черта которого — органичность восприятия мира.

Рассказ Санбаева затронул меня, ибо образ Белой Аруаны напомнил мне образ искусства, периодически изгоняемый из актуального искусства. Художественный Образ сегодня — некая непостоянная субстанция, но, как и Белая Аруана, образ в искусстве вечно стремится вернуться в родное лоно.

На мой взгляд, современное искусство Казахстана имеет возможность долго жить и состояться на мировой художественной сцене, если оно попытается воспроизвести в своих проектах цельное магическое и органическое сознание. Это то, чего не  хватает Западу. Ибо особенность менталитета казахстанского (не только казахского) состоит в органичности мировоззрения и открытости, что способствуют умению коммуницировать на самом обычном человеческом уровне. Органика — в самом высшем смысле этого слова, проявления ее вызывают в каждом человеке отклик. И если художники — шаманы, то главное, что они могут передать — это ощущение своего магического сознания, того внутреннего, органического восприятия жизни. Для развития «органической» линии в искусстве есть все предпосылки. Во-первых, в органике есть сильнейшая потребность, так как современный человек становится сегодня объектом различного рода манипуляций и ищет оппозицию «тоталитарности» мира искусственных синтетических предметов. Во-вторых, если опираться на местный менталитет, то недавнее кочевническое прошлое еще дышит и живет в каждом, хотя уже многое утрачено. В-третьих, если опираться на традицию в искусстве, то тогда стоит обратиться к мировоззренческой платформе «органического» направления в русском авангарде в творчестве Елены Гуро и Михаила Матюшина, а также более любимого в нашей стране В. Стерлигова, пребывание которого в Казахстане носит мифологический оттенок. Мировоззренческая платформа художников-органиков построена «на восприятии мира как целостной органической структуры, в которой царят закон, порядок и становление» (Алла Повелихина)5. Для художников-органиков важно «проникнуть вглубь законов Органики, с целью увидеть невидимое, скрытое от простого глаза, увидеть, как реальность начинается открываться изнутри»6.

Выражение этого органического восприятия мира и есть, на наш взгляд, тот путь, который даст искусству Казахстана неповторимое лицо. Однако, говоря об органике, я не  хочу, чтобы это было понято в утрированном виде. Проекты могут быть о любой сфере жизни человеческого общества, органика здесь понимается как метод, прием, используемый художником. Это качество «органического» видения присуще ряду казахстанских художников. Например, Ерболсыну Мельдибекову или Саиду Атабекову. И старая формула художник — шаман обретет свое новое звучание, как и получат свое новое наполнение старые термины Матюшина «Новый пространственный реализм», Зор-Вед (Зрение + Ведание). Ибо ведание — прерогатива художника.

***

Возможно, Белая Аруана возвращается.

Примечания

1 Сальников В. Слево направо, /ХЖ, №39, с.83. [продолжить чтение]

2 Матвеева А. 17.07.02 — 08.08.02.Виталий Пушницкий. «Introspection»/ХЖ,№46,с.91 [продолжить чтение]

3 Мамонов Б. С.Воронцов «Приват»/ХЖ, № 40, с.101 [продолжить чтение]

4 Там же [продолжить чтение]

5 Повелихина А. Органика. Русский авангард. СПб, 2002 — с.16 [продолжить чтение]

6 Там же. [продолжить чтение]

 

Наверх!

К началу